лето
моя тетрадь исписана. в календаре не осталось чисел. влюбленность превратилась в зависимость. за последний год вернулись все отправленные когда-то тебе письма. любовь детства вышла замуж. во всех ближайших от меня населенных пунктах закончились сигареты. мысли почему-то не так уж и радужны — видимо, закончилось лето.
москва
казнили в двориках арбата,
любили в мхат, что на тверской.
и скверов средь тех воробьиных
шагали в песнь, словно по льдинам
с неумолимою тоской.
как мы с тобой, как мы когда-то.
на площади, где три вокзала
бежали долго и легко.
в музее пушкинском картины,
на них палач и гильотина.
мне их сюжет давно знаком,
вот только ты их не узнала.
по набережной до петра,
где шум и сточная дыра,
искал тебя, но ты пропала.
не спал всю ночь, топтал весь день
город китай, цветной, лубянку
нет, не устал, нет, мне не лень
я так сломя, я так в оглядку.
проснулся, вымылся, и вот
убрана мной в альбом на полке
красивая, который год
и неизменная нисколько.
от и до
от последней надежды до восхода. от полюса полярного до востока. спрашиваешь, насколько люблю? указываю от точки на земле до другой галактики и говорю — на столько. от первой секунды жизни до смерти. от горького плача до заливного смеха. от раскаленных звезд до ледяного снега. от и до я тебя люблю.
поезда
исчезают вдали поезда,
уносясь от людских непогод,
вместе с ними умчусь навсегда,
сквозь мгновения, страны, года,
как и все, без поощрений и льгот…
мы усядемся в длинный вагон,
друг за другом, и так ряд за рядом,
вдруг, прижавшись к сидящему рядом,
я пойму, что такое огонь…
ослепляющий быстро, но плавно
души наши сжигающий в миг,
когда мчимся в движении славном,
находясь в состоянии сплава,
как единый большой монолит.
вдруг покинет меня верный спутник,
теперь воздух ласкает плечо,
раз за разом слышны мне их пункты,
ну, а я повторяю три буквы,
продолжая мечтать ни о чем…
вот и все… вдалеке эти бури,
цепь людских непогод мы промчали,
каждый вышел, внезапно, как пуля,
наши сплавы в конец измельчали…
ну а я что…? а я в поезда,
вдаль опять понесусь, словно вьюга
вместе с ними умчусь навсегда,
сквозь мгновения, страны, года,
продолжая хождения по кругу.
это ты
представь себе — земли начала,
дожди, моря, небесный свод,
и яркость звездного накала,
и тишину вечерних вод.
округлость тела Ориона,
недосягаемость мечты.
лучей далеких миллионы,
все это магия природы,
но для меня все это ты.
я ты мы
это я, я, я растоптал, исковеркал, вычернил,
ночи белые января, я их вырвал, я их вычеркнул,
и тебя вместе с ними нежную, и заветную, и ранимую
это я, я, я тронул прежнее, став вот так нелюбимым тебе.
это ты, ты, ты измотала, измучила, выбросила
наши мысли, планы, мечты, что мы вместе с тобой выносили,
что мы холили и лелеяли, как дитя под согнувшейся ивой
это ты, ты, ты меня предала, став вот так нелюбимой мне
это мы, мы, мы люди глупые, как и прочие, как обычно и
это я, я, я был так груб к тебе, это ты, ты, ты, словно спичка и
это я, это ты виновные, это я, это ты люди сложные
это все, все, все может стерпится, может слюбится, может сложится.
забыл я пиршества наряды…
забыл я пиршества наряды,
отвык от светскости нутра.
лишь выкрик ранней птицы краткий
будит мой разум по утрам.
лишь синей гладью небо холит,
ветрами направляя в путь
вдаль за звездой на небосводе,
к которой рвутся стан и грудь.
слово
слово ранит больнее кинжала,
и порез тонок так, что не виден.
помнишь, как ты однажды сказала
сгоряча, что меня ненавидишь.
слово ранит точнее, чем пуля,
хоть не видно на теле отверстий.
помнишь, как невзначай промелькнули
фразы, что мы не можем быть вместе.
тем не менее, слово и лечит,
как ни лечат порой препараты.
мне в болезни становится легче,
когда ты произносишь: «я рядом».
и в кручинах судьбы наихудших,
когда тьма поглощает просветы…
на душе, вдруг, становится лучше,
когда слышу, что пройдёт и это.