Выбрать главу

[1926]

(обратно)

Послание пролетарским поэтам*

Товарищи,      позвольте           без позы,               без маски — как старший товарищ,           неглупый и чуткий, поразговариваю с вами,            товарищ Безыменский, товарищ Светлов,         товарищ Уткин. Мы спорим,       аж глотки просят лужения, мы       задыхаемся        от эстрадных побед, а у меня к вам, товарищи,            деловое предложение: давайте,     устроим         веселый обед! Расстелим внизу         комплименты ковровые, если зуб на кого —          отпилим зуб; розданные      Луначарским            венки лавровые — сложим     в общий         товарищеский суп. Решим,     что все        по-своему правы. Каждый поет       по своему            голоску! Разрежем      общую курицу славы и каждому      выдадим          по равному куску. Бросим     друг другу         шпильки подсовывать, разведем      изысканный           словесный ажур. А когда мне       товарищи           предоставят слово — я это слово возьму          и скажу: — Я кажусь вам         академиком              с большим задом, один, мол, я       жрец          поэзий непролазных. А мне    в действительности             единственное надо — чтоб больше поэтов          хороших              и разных. Многие     пользуются          напосто́вской тряскою, с тем    чтоб себя        обозвать получше. — Мы, мол, единственные,             мы пролетарские… — А я, по-вашему, что —           валютчик? Я     по существу        мастеровой, братцы, не люблю я       этой         философии ну́довой. Засучу рукавчики:         работать?              драться? Сделай одолжение,          а ну́, давай! Есть   перед нами        огромная работа — каждому человеку         нужное стихачество. Давайте работать         до седьмого пота над поднятием количества,             над улучшением качества. Я меряю     по коммуне          стихов сорта, в коммуну      душа         потому влюблена, что коммуна,       по-моему,           огромная высота, что коммуна,       по-моему,           глубочайшая глубина. А в поэзии      нет        ни друзей,             ни родных, по протекции        не свяжешь             рифм лычки́. Оставим     распределение              орденов и наградных, бросим, товарищи,          наклеивать ярлычки. Не хочу     похвастать          мыслью новенькой, но по-моему —         утверждаю без авторской спеси — коммуна —       это место,           где исчезнут чиновники и где будет      много         стихов и песен. Стоит    изумиться         рифмочек парой нам — мы      почитаем поэтика гением. Одного     называют         красным Байроном, другого —      самым красным Гейнем. Одного боюсь —         за вас и сам, — чтоб не обмелели         наши души, чтоб мы     не возвели          в коммунистический сан плоскость раешников           и ерунду частушек. Мы духом одно,        понимаете сами: по линии сердца         нет раздела. Если    вы не за нас,         а мы           не с вами, то черта ль      нам        остается делать? А если я     вас       когда-нибудь крою и на вас     замахивается           перо-рука, то я, как говорится,          добыл это кровью, я    больше вашего         рифмы строгал. Товарищи,      бросим          замашки торгашьи — моя, мол, поэзия —           мой лабаз! — всё, что я сделал,         все это ваше — рифмы,    темы,       дикция,          бас! Что может быть        капризней славы                  и пепельней? В гроб, что ли,        брать,           когда умру? Наплевать мне, товарищи,             в высшей степени на деньги,      на славу          и на прочую муру! Чем нам        делить         поэтическую власть, сгрудим     нежность слов            и слова-бичи, и давайте     без завистей           и без фамилий                   класть в коммунову стройку           слова-кирпичи. Давайте,     товарищи,          шагать в ногу. Нам не надо       брюзжащего            лысого парика! А ругаться захочется —            врагов много по другую сторону          красных баррикад.
полную версию книги