С юных лет он готовился к подвигу — учился у декабристов, которые, как говорит Огарев, шли на гибель, зная, что их слово не умрет, потому что они вслух погибнут. И Лермонтов в ранние годы, подобно Наливайке Рылеева, подобно самим декабристам, мечтает в стихах погибнуть за «дело общее», как звучал в их устах латинский термин «республика». В пятнадцать — шестнадцать лет он пишет, что его ждут изгнанье и плаха. Борьба за вольность и за отчизну, за право свободно мыслить, жить и творить составляет пафос поэзии Лермонтова с первых лет его стихотворчества.
Он выступил как верный друг и защитник Пушкина, как его ученик и продолжатель его гражданского и литературного дела. Именно потому, что замолк голос Пушкина, он заговорил вслух, принял завет и пошел по пушкинскому пути. Однако в отличие от Пушкина, которого в юности окрыляли мечты о скорой свободе, Лермонтов начинал свой путь, когда мечты эти были уже развеяны, а мечты его поколения, по слову Герцена, всегда кончались Сибирью или казнью и никогда — торжеством.
В этих новых условиях надобно было сказать всю правду о времени. И сказать ее мог только тот, кто обладал характером политического деятеля. И если бы современники не сохранили воспоминаний о том, что у Лермонтова был «железный характер», предназначенный «на борьбу и владычество», — мы догадались бы сами, зная политические условия, в которых ему приходилось писать, и зная написанное. В своей «Думе» он сказал правду о сверстниках, подавленных крушением надежд 1825 года, отказавшихся от дальнейшей борьбы. Он сказал правду о своем современнике в романе «Герой нашего времени». Изобразив в лице Печорина «пороки… поколения», он дал понять, что они порождены общественной средой. Но, написав роман в защиту героя, он показал и то, как разрушителен эгоизм и сколь, даже при глубоком и остром уме, несостоятельны и ошибочны субъективные печоринские оценки людей и явлений. И создание такого романа было подвигом еще более трудным, ибо даже и те, ради которых он говорил эту правду, обвиняли его в клевете на современное общество.
В этом романе он выступил решителем важных вопросов жизни. Тут окончательно стало ясно, что пафос творчества Лермонтова, как пишет Белинский, составляет мысль о судьбе и правах человеческой личности. Строку из лермонтовского «Демона» — «с небом гордая вражда» — современники расшифровывали как «отрицание духа и мировоззрения, выработанного средними веками или… другими словами — пребывающего общественного устройства». Лучшие люди лермонтовского поколения восприняли революционную сущность его поэзии. И увидели в ней выражение собственных устремлений и чувств. Понял ее и другой лагерь — противники Лермонтова, обвинившие его в клевете на современное общество, а затем сочинившие версию, якобы творчество Лермонтова лишено национальных корней.
Десять лет Лермонтов писал для себя и для малого круга лиц, ему преданных. Но как велико отличие этих юношеских откровений, среди которых есть и пламенное послание «К*» («Я не унижусь пред тобою…»), и удивительная «Русалка», и гениальный «Парус», от тех вещей, которые он создавал в ту пору, когда голос его слышала вся Россия. И это было результатом не только быстрого созревания таланта, но и ответственности, которая легла на него после гибели Пушкина, — перед читателем, перед страной, перед историей, — ответственности, которая подавляет себялюбивых и слабых, но способствует могучему возрастанию талантов сильных и убежденных в праве своем учить и вести вперед. Многое у Лермонтова зависело также и от того, что раздвинулся тесный жизненный круг и снова увидел он то, что еще в детстве так поразило его, — свободный сражающийся Кавказ, героический мир, рождавший могучие характеры и трагические конфликты, где жизнь предстала перед ним уже во всем своем социальном и национальном разнообразии: степные русские помещики и лихие чеченские наездники, терские казаки и аристократы-гвардейцы, мирные горцы и великосветская знать, контрабандисты и участники декабрьского восстания… Новый круг людей простых, с которыми все чаще сводила его судьба во время странствований по Кавказу, все более определял темы и стиль его новых произведений. Его «Завещание» — потрясающий по простоте и точности монолог русского офицера-кавказца, свободный от поэтических украшений; глухой голос умирающего, кажется, только сейчас был живым разговором и словно у нас на глазах отлился в стихи… «Валерик» поражает непринужденностью тона, с какой пишется это послание — рассказ о ненужной людям войне, о страданиях и о красоте человеческих чувств и пропасти, разделяющей очевидца сражения от петербургской гостиной, где это послание прочтут с улыбкой любезной и снисходительной. А «Родина»!