Так мечтала донна Клара,
Опустив глаза безмолвно.
Вдруг очнулась — перед нею
Тот прекрасный незнакомец.
Сладко ей бродить с любимым,
Сладко слушать пылкий шепот!
Ласков ветер шаловливый,
Точно в сказке, рдеют розы.
Точно в сказке, рдеют розы,
Дышат пламенем любовным.
«Что с тобой, моя подруга?
Как твои пылают щеки!»
«Комары кусают, милый!
Ночью нет от них покоя,
Комаров я ненавижу,
Как евреев длинноносых».
«Что нам комары, евреи!» —
Улыбаясь, рыцарь молвит.
Опадает цвет миндальный,
Будто льется дождь цветочный,
Будто льется дождь цветочный,
Ароматом полон воздух.
«Но скажи, моя подруга,
Хочешь быть моей до гроба?»
«Я твоя навеки, милый,
В том клянусь я сыном божьим,
Претерпевшим от коварства
Кровопийц — евреев злобных».
«Что нам божий сын, евреи!» —
Улыбаясь, рыцарь молвит.
Дремлют лилии, белея
В волнах света золотого.
В волнах света золотого
Грезят, глядя вверх, на звезды.
«Но скажи, моя подруга,
Твой правдив обет пред богом?»
«Милый, нет во мне обмана,
Как в моем роду высоком
Нет ни крови низких мавров,
Ни еврейской грязной крови».
«Брось ты мавров и евреев!» —
Улыбаясь, рыцарь молвит
И уводит дочь алькальда
В сумрак лиственного грота.
Так опутал он подругу
Сетью сладостной, любовной,
Кратки речи, долги ласки,
И сердцам от счастья больно.
Неумолчным страстным гимном
Соловей их клятвам вторит.
Пляшут факельную пляску
Светляки в траве высокой.
Но стихают в гроте звуки,
Дремлет сад, и лишь порою
Слышен мудрых миртов шепот
Или вздох смущенной розы.
Вдруг из замка загремели
Барабаны и валторны,
И в смятенье донна Клара,
Пробудясь, вскочила с ложа.
«Я должна идти, любимый,
Но теперь открой мне, кто ты?
Назови свое мне имя,
Ты скрывал его так долго!»
И встает с улыбкой рыцарь,
И целует пальцы донны,
И целует лоб и губы,
И такое молвит слово:
«Я, сеньора, ваш любовник,
А отец мой — муж ученый,
Знаменитый мудрый рабби
Израэль из Сарагосы».
СЕВЕРНОЕ МОРЕ
(1825–1826)
Цикл первый
Коронование
Перевод В. Левика
Вы, песни, вы, мои добрые песни!
Проснитесь, проснитесь! Наденьте доспехи!
Велите трубам греметь
И высоко на щите боевом
Мою красавицу поднимите —
Ту, кто отныне в моей душе
Будет единовластной царицей!
Слава тебе, молодая царица!
С державного солнца
Сорву я блестящий покров золотой,
Сплету из него диадему
Для освященной твоей головы.
От зыбких лазурных небесных завес
Отрежу кусок драгоценного шелка, —
Подобно мантии царской,
Накину его на плечи твои.
Я дам тебе свиту из строгих,
В тугой корсет облеченных сонетов,
Из гордых терцин и восторженных стансов.
Гонцами будут мои остроты,
Мой юмор — твоим герольдом с невольной
Слезою горького смеха в гербе.
А сам я, моя царица,
Я преклоню пред тобой колени
И на подушке из красной парчи
Тебе поднесу
Остаток рассудка,
Который у бедного певца
Только из жалости не был отнят
Твоей предшественницей на троне.
Сумерки
Перевод М. Михайлова
На бледном морском берегу
Сидел одинок я и грустно-задумчив.
Все глубже спускалось солнце, бросая
Багровый свой свет полосами
По водной равнине,
И беглые, дальние волны,
Приливом гонимые,
Шумно и пенясь бежали
К берегу ближе и ближе.
В чудном их шуме
Слышался шепот и свист,
Смех и роптанье,
Вздохи, и радостный гул, и порой
Тихо-заветное,
Будто над детскою люлькою, пенье…
И мне казалось,
Слышу я голос забытых преданий,
Слышу старинные чудные сказки —
Те, что когда-то ребенком
Слыхал от соседних детей,
Как все мы, бывало,
Вечером летним теснимся
Послушать тихих рассказов
На ступеньках крыльца,
И чутко в нас бьется
Детское сердце,
И с любопытством глядят
Умные детские глазки;
А взрослые девушки
Из-за душистых цветочных кустов
Глядят через улицу в окна…
На розовых лицах улыбка,
И месяц их облил сияньем.