На окошках теплятся коптилкиМутные, блаженные твои.Что же на больничные носилкиСын твой не ложится в забытьи?
В смертный час напомнишь ли о самойСветлой доле – и летишь опять,И о чем всю ночь поешь за Камой,Что конвойным хочешь рассказать?
VII. «Нестерпимо во гневе караешь, Господь…»
Нестерпимо во гневе караешь, Господь,Стыну я под дыханьем твоим,Ты людскую мою беззащитную плотьРассекаешь мечом ледяным.
Вьюжный ангел мне молотом пальцы дробитНа закате Судного дняИ целует в глаза, и в уши трубит,И снегами заносит меня.
Я дышать не могу под твоей стопой,Я вином твоим пыточным пьян.Кто я, Господи Боже мой, перед тобой?Себастьян, твой слуга Себастьян.
VIII. «Упала, задохнулась на бегу…»
Упала, задохнулась на бегу,Огнем горит твой город златоглавый,А все платочек комкаешь кровавый,Все маешься, недужная, в снегу.
Я не ревную к моему врагу,Я не страшусь твоей недоброй славы,Кляни меня, замучь, но – Боже правый! —Любить тебя в обиде не могу.
Не птицелов раскидывает сети,Сетями воздух стал в твой смертный час,Нет для тебя живой воды на свете.
Когда Господь от гибели не спас,Как я спасу, как полюблю – такую?О нет, очнись, я гибну и тоскую…
IX. «Вы нашей земли не считаете раем…»
Вы нашей земли не считаете раем,А краем пшеничным, чужим караваем,Штыком вы отрезали лучшую треть.Мы намертво знаем, за что умираем;Мы землю родную у вас отбираем,А вам – за ворованный хлеб умереть.
X. «Зову – не отзывается, крепко спит Марина…»
Зову – не отзывается, крепко спит Марина.Елабуга, Елабуга, кладбищенская глина.
Твоим бы именем назвать гиблое болото,Таким бы словом, как засовом, запирать ворота,
Тобою бы, Елабуга, детей стращать немилых,Купцам бы да разбойникам лежать в твоих могилах.
А на кого дохнула ты холодом лютым?Кому была последним земным приютом?
Чей слышала перед зарей возглас лебединый?Ты слышала последнее слово Марины.
На гибельном ветру твоем я тоже стыну.Еловая, проклятая, отдай Марину!
«Когда возвратимся домой после этой неслыханной…»*
Когда возвратимся домой после этой неслыханной бойни,Мы будем раздавлены странным внезапным покоем,Придется сидеть и гадать – отчего мы не стали спокойней?Куда уж там петь или плакать по мертвым героям.
А наши красавицы жены привыкли к военным изменам,Но будут нам любы от слез чуть припухшие веки,И если увижу прическу, дыша свежескошенным сеном,Услышу неверную клятву: навеки, навеки!.. —
Нет, места себе никогда и нигде не найду во вселенной.Я видел такое, что мне уже больше не надоНи вашего мирного дела (а может быть, смерти мгновенной?),Ни вашего дома, ни вашего райского сада…
Белый день*
Камень лежит у жасмина.Под этим камнем клад.Отец стоит на дорожке.Белый-белый день.
В цвету серебристый тополь,Центифолия, а за ней —Вьющиеся розы,Молочная трава.
Никогда я не былСчастливей, чем тогда.Никогда я не былСчастливей, чем тогда.
Вернуться туда невозможноИ рассказать нельзя,Как был переполнен блаженствомЭтот райский сад.
«Немецкий автоматчик подстрелит на дороге…»*
Немецкий автоматчик подстрелит на дороге,Осколком ли фугаски перешибут мне ноги,
В живот ли пулю влепит эсэсовец-мальчишка,Но все равно мне будет на этом фронте крышка.
И буду я разутый, без имени и славы,Замерзшими глазами смотреть на снег кровавый.