Домой пришел он оглушенный,
Как будто головой о стенку
Он стукнулся… Решил он: ладно!
Напишет мягко он, смиренно…
Так гладко, что рука цензуры
Скользнет по бархатным страницам.
Но только, книгу переделав,
Заметил он: еще вольнее
И много горше книга стала.
И много раз писал он снова
И разрывал, прекрасно видя,
Что он идет не той дорогой…
И наконец он убедился:
Все то, что годно для печати,
Учить людей, увы, не может,
А то, что годно для ученья, —
Не может выйти из печати.
«Ужасно! — закричал он. — Значит,
Нет способа, чтоб мир услышал
Мои слова! Итак, я должен
Гасить в себе душевный пламень,
Которым мог бы мир поджечь!
Как видно, тот душевный пламень
Меня пожрет! Нет! Жить я должен!
Но где ж возьму на это денег?
Иль мне от принципа отречься
И, изменив ему, святому,
Покорно присоединиться
Ко всяким этим негодяям,
Обманщикам людского рода?
Нет! Лучше с голода подохну,
Уж лучше так я жизнь окончу,
Как начал — буду красть и клянчить, —
Чем напишу одну хоть букву,
Которая б не изливалась
Из чистого истока духа!
Нет! Не набью фальшивой марки
На помысел, пусть самый малый!
О помыслы мои! Бог с вами!
Как узники вы в каземате!
Пусть будет гробом и темницей
Для вас мой ум!
Нет! Так не будет.
Не допущу, чтоб вы погибли!
Настанет день, настать он должен,
Когда раскроются темницы
И вы всю землю обойдете,
Тепло и свет неся с собою,
Как солнца летнего лучи!»
Так
Отдых дал своим он мыслям,
А чтобы не лишиться хлеба —
Чужих творений перепиской
Он занялся. О, труд тяжелый!
Ведь и с работой дровосека
Он не сравнится!
С утра работая до ночи,
Нередко видел переписчик
При свете лампы,
Как ночь проходит
И новый день сменяет ночь.
Но этот день был так же беден,
И на окне узор мороза
Был все затейливей и ярче,
И даже замерзали слезы
В глазах у женщины, но все же
Ее любовь не остывала.
А годы шли. И год за годом
Росла семья. Их стало трое,
И четверо. И четверилась
Нужда в мансарде поднебесной,
Где стены дождь исполосатил,
Где сырость порождала плесень,
Где на кровати спало трое,
А на полу, у изголовья,
Спал на соломенной подстилке
Глава семьи…
Лучи рассвета
Ложились на чело Сильвестра,
Как золотой венец,
Как теплый,
Блестящий божий поцелуй.
15
Вот пробуждается семейство.
Сначала — муж, хоть спал всех меньше,
Затем — жена и старший мальчик.
А младший? Все еще он спит.
Каким он сном заснул глубоким!
На цыпочках все ходят тихо
И разговаривают тихо —
Пусть спит младенец. Пусть он спит!
Родители и добрый братец,
Оставьте этот тихий шепот!
Теперь гремите, грохочите —
Младенец не услышит вас!
Ведь мертвые не слышат шума…
Ведь с голоду ребенок умер!