Выбрать главу
День за днем, и день придет, который все прикончит — и еду и сны; дальше — панихида, крематорий — все мои товарищи грустны.
И они ногою на погосте ходят с палочками, дребезжат, и мундштук во рту слоновой кости деснами лиловыми зажат.
За окном — по капле, по листочку жизнь свою наращивает сад; все до дна знакомо — точка в точку, как и год и два тому назад.
День за днем — и вот ударят грозы, как тоска ударила в меня, подрезая начисто березы голубыми струйками огня.
И летят надломанные сучья, свернутая в трубочку кора, и опять захлопнута до случая неба окаянная дыра.
Но нелепо повторять дословно старый аналогии прием, мы в конце, тяжелые как бревна, над своею гибелью встаем.
Мы стоим стеною — деревами, наши песни, фабрики, дела, и нефтепроводами и рвами нефть ли, кровь ли наша потекла.
Если старости пройдемся краем, дребезжа и проживая зря, и поймем, что — амба — умираем, пулеметчики и слесаря,
Скажем: — Всё же молодостью лучшая и непревзойденная была наша слава, наша Революция, в наши воплощенная дела.

<1931>

Подруга

Я и вправо и влево кинусь, я и так, я и сяк, но, любя, отмечая и плюс и минус, не могу обойти тебя.
Ты приходишь, моя забота примечательная, ко мне, с Металлического завода, что на Выборгской стороне.
Ты влетаешь сплошною бурею, песня вкатывает, звеня, восемнадцатилетней дурью пахнет в комнате у меня.
От напасти такой помилуй — что за девочка: бровь дугой, руки — крюки,    зовут Людмилой, разумеется — дорогой.
Я от Волги свое до Волхова по булыжникам на боку, под налетами ветра колкого, сердце волоком волоку.
Я любую повадку девичью к своему притяну суду, если надо, поставлю с мелочью и с дешевкой в одном ряду.
Если девочка скажет:    — Боренька, обожаю тебя… (смешок) и тебя умоляю — скоренько сочини про меня стишок, опиши молодую жизнь мою, извиняюсь…    Тогда, гляди, откачу, околпачу, высмею, разыграю на все лады.
Отметайся с возможной силой, поживей шевели ногой… Но не тот разговор с Людмилой, тут совсем разговор другой…
Если снова    лиловый, ровный, ядовитый нахлынет мрак — по Москве,    Ленинграду       огромной, тяжкой бомбой бабахнет враг…
Примет бедная Белоруссия стратегические бои… Выйду я, а со мною русая и товарищи все мои.
Снова панскую спесь павлинью потревожим, сомнем, согнем, на смертельную первую линию встанем первые под огнем.
Так как молоды, будем здорово задаваться, давить фасон, с нами наших товарищей прорва, парабеллум и смит-вессон.
Может быть,    погуляю мало с ним, — всем товарищам и тебе я предсмертным    хрипеньем жалостным заявлю о своей судьбе.
Рухну наземь — и роща липовая закачается, как кольцо… И в последний,    дрожа и всхлипывая, погляжу на твое лицо.

<1931>

Письмо на тот свет

Вы ушли, как говорится,

в мир иной…

В. В. Маяковский