Выбрать главу
Не ожидали мы такого небреженья… Немало мы к тебе питали уваженья! Иль ты подумать мог, что мы забыть могли Того, кем Егунов был стерт с лица земли, Кто немцев ел живьем, как истый сын России, Хотинского предал его родной стихии, Того, кто предсказал Мильгофера судьбу, Кто сукиных сынов тревожил и в гробу, Того, кто, наконец, — о подвиг незабвенный! — Поймал на жирный хвост весь причет Наш священный?.. Созданье дивное! Ни времени рука, Ни зависть хищная лаврового венка С певца Пихатия до той поры не сдернет, Пока последний поп в последний раз не…!
И что же! Нет тебя меж нами, милый друг! И даже — верить ли? — ты ныне свой досуг Меж недостойными безумно убиваешь! В купальне без штанов с утра ты заседаешь; Кругом тебя сидят нагие шулера, Пред вами водки штоф, селедка и икра. Вы пьете, плещетесь — и пьете вновь до рвоты. Какие слышатся меж вами анекдоты! Какой у вас идет постыдный разговор! И если временем пускаешься ты в спор, То подкрепляешь речь не доводом ученым, . . . . . . . . . . . . . . . Какое зрелище! Но будущность твоя Еще ужаснее! Так, вижу, вижу я: В газетной комнате, за «Северной пчелою», С разбухшим животом, с отвислою губою, В кругу обжорливых и вялых стариков, Тупых политиков и битых игроков, Сидишь ты — то икнешь, то поглядишь сонливо. «Эй, Вася! трубочку!» — проговоришь лениво… И тычет в рот тебе он мокрым янтарем, Не обтерев его пристойно обшлагом. Куря и нюхая, потея и вздыхая, Вечерней трапезы уныло поджидая, То в карты глянешь ты задорным игрокам, То Петербург ругнешь — за что, не зная сам; А там, за ужином, засядешь в колымагу — И повлекут домой две клячи холостягу — Домой, где всюду пыль, нечистота и мрак И ходит между книг хозяином прусак. И счастие еще, когда не встретит грубо Пришельца позднего из Английского клуба Лихая бабища — ни девка, ни жена! Что ж тут хорошего? Ужели не страшна, О друг наш Лонгинов, такая перспектива?
Опомнись, возвратись! Разумно и счастливо С тобою заживем, как прежде жили, мы. Здесь бойко действуют кипучие умы: Прославлен Мухортов отыскиваньем торфа; Из Вены выгнали барона Мейендорфа; Милютина проект ту пользу произвел, Что в дождь еще никто пролеток не нашел; Языкова процесс отменно разыгрался: Он без копейки был — без денежки остался; Европе доказал известный Соллогуб, Что стал он больше подл, хоть и не меньше глуп; А Майков Аполлон, поэт с гнилой улыбкой, Вконец оподлился — конечно, не ошибкой… И Арапетов сам — сей штатский генерал, Пред кем ты так смешно и странно трепетал, — Стихами едкими недавно пораженный, Стоит, как тучный вол, обухом потрясенный, И с прежней дерзостью над крутизной чела Уж не вздымается тюльпан его хохла!

(20–30 июля 1854)

Dubia

1841

Толк с новым годом*

Здравствуй, братец новый год! Ну садись-ка, потолкуем, Как с тобою мы надуем Православный наш народ. Нынче люди — бог их знает — Мудрено себя ведут. Сидор Карпа надувает, Смотришь — Сидор сам надут… Перепутаются мысли От вседневной кутерьмы, Хоть по алгебре расчисли — Всё внакладе мы да мы. Издадим-ка два журнала, Слепим бричку без осей Да наделаем из сала Восковых себе свечей. А чтоб в люди выйти разом, Ярко мы осветим газом Глупости своих друзей. Для детей составим книги (Ведь на них теперь расход) И на акциях до Риги Смело пустим весоход… Иногда же, так, от скуки, Гальванические штуки Можно будет отливать; Иль, приделав к шару крылья, В новый свет за кошенилью Станем с выгодой летать; Иль давай, mon cher, писать, Не шутя, проект, ей-богу! Про железную дорогу, Хоть на Дон, в пример сказать. А когда об нас по миру Зашумит, мой друг, молва — Нам авось дадут квартиру И — казенные дрова!..

К N.N.*

Мой бедненький цветок в красе благоуханной, На радостной заре твоих весенних дней Тебя, красавица, пришелец нежеланный Сорвал по прихоти своей.
Расчетам суеты покорно уступая, Ты грустно отреклась мечтаний молодых — И вот тебя скует развалина живая В своих объятьях ледяных.
Но ведь придет пора сердечного томленья, Желанья закипят в взволнованной крови, И жадно грудь твоя запросит наслажденья В горячке огненной любви.
Мечта коварная твой жаркий бред обманет, И к ложу твоему полночною порой Прекрасный юноша невидимо предстанет В разгаре силы молодой.
И вся отдашься ты могучему влеченью, И обовьешь рукой созданье грез живых, Но призрак сладостный исчезнет в то мгновенье… И кто ж в объятиях твоих? —
Старик… холодный труп!.. Тебе упреком грянут: «Зачем смущаешь ты бесчувственный покой?» И как мучительно, убийственно обманут Восторг души твоей больной.

(1841)

(Эльдорадо)

1844

Послание к соседу*

Гну пред тобою низко спину За сладко-вкусный твой горох. Я им объелся! Я в восторг Пришел!.. Как сахар, как малину, Я ел горошины твои. Отменно ты меня уважил! Я растолстел, я славно зажил, Я счастлив! Словно как любви Краснокалеными устами Я отогрет! — и жизнь моя Светлостеклянными струями Бежит, как утлая ладья, Бежит проворно, звонко, прытко, И вот (подарок невелик, Но от души — не от избытка) Стихов отборных четверик Тебе я шлю… На, ешь!.. Что? будет?.. Авось придет тебе на вкус… А не придет — я не боюсь: Не выдаст друг и не осудит! Почтенный, добрый и прямой, Неприхотливый, не сердитый, Подарок старого пииты Ты примешь ласковой душой, Хоть он нелепый и пустой…

1845

Ода «Сон»*

(Подражание Василию Кирилловичу Тредьяковскому)