Шашни шелковых ресниц
и пуховки платья,
шепот в маску о Чеките —
стоит раздувать-ли?
Рассыпа́лся по́-столу ма-джонг,
прыгал выстрелом пинг-понк,
млел, хрипел,
флюсом надувался патефон,
и ворча, врывался трубкой телефон
О, Ирина! В стопку страсти
шёлок/(шепот) нежности пролей.
С небосвода негры слазьте
Умоляйте:
— О, Чекита!
Не сбривай бровей!.. —
Огненные шары прыгали
по бесконечным соснам
Под свист фонарей
в вечерней раме
вылезли из орбит ее глаза
прозрачные планетарные.
Отчего? Что они увидели?
В корчах извивающуюся войну?
В углу черного злейшего паука
— имя ему Каркурт —
или старую страшную книгу,
где на полях накапано: КАПУТ!
Каюк тебе, молодая Чекита,
если не ляжешь спать в полночь!
Схватят тебя врачи пинцетами
и потащут на сияющее ложе.
Там, под тысячесвечовыми иголками,
белохалатники
станут сердце твое
выскребывать
по чайной ложечке.
— Нет, это невозможно!
Не-воз-мож-но!.. —
Не остывают
твои стоны
опустошенные…
Утро, бессовестно раннее…
Купальная Ирина
посиди на вышитом камне
в вылизанном солнцем океане,
я буду замертво смотреть,
отравляться твоими
в синеву просверленными глазами
Какая огромная снедь
пе-ре-ли-ва-ет-ся
этими
спасательными кругами!..
Жизнь начинается так:
делается выжным каждый пустяк!
Жизнь только начинается —
и никакого упадочничества!
Ирина! Для больной
мы принесли по одинаковой
коробке пирожных,
а сами стали грызть сырые лимоны
Нас покорил Велимир Грозный,
мы жизнь и ночи растрачиваем,
перегоняя в стихи гормоны.
Мы знаем прекрасное средство самозащиты —
неповторяемые имена.
На нас одинаково
в рупор
курчавым криком
негритянка фырчит,
тоской любовною
разлукой,
разъярена.
У нас обоих жизнь пересыщена
— без спирту! —
до крышки и до дна!
на двух одна
загримированная мыслища
Она осуществится
в провальный час,
когда враг
будет подытоживать
своей доходности числа,
позабыв попрощаться
с такакерками и детишками…
(обратно)
I. Взрыв. Зачало.
Март взыграл, вода пробита,
Смесь сучков, камней, бензина,
и бегут, как воры, прытко,
и гудят ручьи: «Иди, Ирина,
Ириада, Эронитка!»
II. Продолжень
Я понюхал —
слаще йода
голос твой
сквозь камни бродит,
и ласкает сонный рот
жгучей каплей Ириод
Хлещет в дождь
и уши моет
твой весенний
жизнедарный
Иризоид!
III. Тюлевая лень
Солнце млело
на булыжную постель,
у киосков
выздоравливал апрель,
но тебя не видно
Ириэль,
и тоска серей,
чем на асфальте тень
Я под вечер,
весь в колючках,
Ирианствую,
как зверь!..
IV. Продолже́нь
Ириэнтация моя плоха —
ты не пришла в кряхтящий МХАТ.
Куда деваться, Эриэта?
Жизнь без тебя — из падали котлета!
V. Пр.
И клянусь земли прорывом,
золотым и страшным блюдом,
отомщу я лучшей головою
за измену Ириуды!..
VI. И пр. И пр.
Не в открытом бою
мужей Аришки перебью, —
в темном перешейке
по-пе-ре-ку-сы-ваю
шейки!
VII. Сальдо
У грозные вздохи — ВЗДОР!
Сдохли африканские страсти,
разбиты о бетонные дамбы!
Только додергиваются
— для Ириты —
на эстраде,
в кастрюли вопя,
кривые джаз-БАНДЫ!..
«Нежность, как опьянение…»
Нежность, как опьянение,
накапливается
совершенно незаметными глотками —
ты танцуешь, смеешься,
не видя закиданного
цветами капкана,
и вдруг —
опрокидывается сразу
Всё замутилось…
Милый друг,
подай
для сти-хо-из-вер-же-ний
побольше вазу!
Ирина!
Грохот гор.
Итак, свершилось!
Я отравился твоими
половодными глазами
больше,
чем пропыленный негр
карболкой и коньяком.
Долой бурду!
Беру распахнутыми руками
бью бутылку о камень —
довольно!
Мне не нужно больше винище лакать,
когда вижу
Ирита машет
глазищ своих
синими/(туманными) островами!..