Вместо парного аппетитного мяса
застарелыми спазмами
жуй трухлявую щепку — воблу
Ты не пришла к обещанному часу.
Ты не пришла и позже.
Запрыгали строчки,
россыпью — вопли…
Сижу колпачный
и изучаю,
с белесой улыбкой,
петитную дорожку…
А мне всё холодней…
Сырой парусиной
мокнет спрессованное сердце
Что это? Склероз?
60 лет?
Или просто
цокает осень,
колотится неровный ревматизм?
Да, это нарывает разлука —
насквозь в прострелах
не-стер-пи-меи-ший
фурункул!..
Уехала!
Как молоток
влетело в голову
отточенное слово,
вколочено напропалую!
— Задержите! Караул!
Не попрощался.
В Коджоры! —
Бегу по шпалам,
кричу и падаю под ветер.
Все поезда
проносятся
над онемелым переносьем
(обратно)
«Ты отделилась от вокзала…»
Ты отделилась от вокзала,
покорно сникли семафоры.
Гудел
трепыхался поезд,
горлом
прорезывая стальной воздух
В ознобе
не попадали
зуб-на-зуб шпалы.
Петлей угарной ветер замахал.
А я глядел нарядно-катафальный
в галстуке…
И вдруг — вдогонку:
— Стой! Схватите!
Она совсем уехала! —
Над лесом рвутся силуэты,
а я — в колодезь,
к швабрам,
барахтаться в холодной одиночке,
где сырость с ночью спят
в обнимку.
Ты на Кавказец профуфырила
в экспрессе
и скоро выйдешь замуж,
меня ж — к мокрицам,
где костоломный осьмизуб
настежь
прощелкнет…
«Умчалася… Уездный гвоздь…»
Умчалася…
Уездный гвоздь — в селезенку!
И все-ж — живу!
Уж третью пятидневку
в слякоть и в стужу
— ничего, привыкаю —
хожу на службу
и даже ежедневно
что-то дряблое
обедаю
с кислой капустой.
Имени ее не произношу.
Живу молчальником.
Стиснув виски́
стараюсь выполнить
предотъездное обещание
Да… Так спокойнее —
анемичником…
Занафталиненный медикаментами доктор
двенадцатью щипцами
сделал мне аборт памяти…
Меня засосало в люк.
Я кувыркаюсь без пямяти.
Стучу о камень,
Знаю — не вынырну!
На мокрые доски
молчалкою —
п л ю х!..
Древний девиз,
таблица велико-рыхлых
романтиков и романистов:
ЛЮБОВЬ — ТАЙНА — СМЕРТЬ
Но мы,
победившие чахлый склероз,
начертали на наших джемперах:
УЛОВ — НАРПИТ — СМЕХ!
Замыленного кентавра,
скрипучего,
сменил электровоз
в три тысячи HP[73].
Не как чудо,
не жар-птицу
(нет уж! где уж!)
Как дружочка,
краем уха
полюби меня чуть-чуть!
Мне до ужасти
нестерпимо нужен
для стихопроизводства
горного воздуха
лоскут!..
В утешительном халате
Рубинатка —
многосерднои фельдшерицей
приложи мне на темя печатью
рыжие пьявки бровей!
Пускай раны мои охладятся,
в ужасе
отшатнется
лихорадица,
навеки отвалится
опостылая постель…
«Ты стала теперь розовей…»
Ты стала теперь розовей,
примереннее с жизнью,
ты стала теперь
не такой колючей.
Согласись, что это
после песни,
которой
научил тебя Кручень!..