<1913>
(обратно)
(обратно)
Разбойник Ванька-Каин и Сонька-Маникюрщица*
(Уголовный роман)
В полночь
в черном
кружевном
шарфе
когда желанья
жгут
кожу
Пре-кра-сная Ме-р-се-дес
девушка со своим восьмым мужем
начальником Саратовской тюрьмы —
порывистее, чем авто,
тоньше, чем ось,
гиб
че
чем
луч,
спустилась
в подземелье,
где
уже десять лет
косматым комком
сидел на цепи
разбойник
Ванька Каин.
А в другом углу
— сплошная кишка —
скользкими кольцами
клубился
огро-о-мный
единорогий пифон
Угодай…
Ванька Каин
стиснув клыки
взывал
к зеленогубой змее:
— О-о, Угодай!
Меня мучают кислые мертвецы.
Костью скребутся,
выходят из темных углов,
виснут на стенках.
…белая рожа
отвисла до-полу
возле меня тикает…
Вон —
утробным сырым мешком
с потолка
надувается
кусковой ногобрюх…
Сбоку
глазом щербленым подмигивает
жирная недоглядь —
все разнесет
сквозюха.
мозг присоскою
стальными пальцами
А-а-а! ы-ы!.. —
Каин,
шею втянув,
висельной дробью
за-сы-пал:
— Сгинь! Сгинь! Сгинь!
А-а-а, опять лезут
девки загубленные
сосками,
мокрецами
в губы
дети, купцы, старухи…
корюкие руки…
хрюки… труки-руки… —
Начтюрьмак
при пороге
под нос
шпикнул брюжливо
— Надо бы вентилячию
проветричь.
Ишь, штенки жагадил,
по перештилю
мокричныи глаж
полжет —
шрамота! шрамота!..
Штоб вам пошмотреть на Пушкина!
Каин катался:
— Давно-о, Угодай!
Десять лет,
сотни, пересотни лет,
я не слышу друзей,
зубы ямами сгрыз
бородой оплелся.
Ы-ы… за одну минуту
душу — чорту,
голову — кату!..
О-о-о, Угодай,
со-ло-ву-шко!
Откуси мне ногу
и я
убегу
на Волгу,
на вечную волю!
Сердце нарушу!
Эй, несгорушники,
урканы, скокари,
стопщики —
Филька Зарезов,
Бурга, Склок, Скрыга,
эй, за мной, —
штурмовать мошну!
Лягавых задушим
взнуздаем суда —
там ждет меня вся шпана! —
Но Угодай шипел,
как глухонемой,
и покачиваясь в тангучем трансе
у-л-ы-б-а-л-с-я…
В телесной тьме
катилась без роликов,
но луна,
закладывая за ухо
солдатскую простыню…
(Под полом — смачный чавк
трубный вздох).
Пифон вся тянулся
в юбочке колец,
как завитой
напомаженный
пес
томно помахивая
язычком…
Гунявый муж
жаметил:
— Жмеем пахнет
жупел болтаеча —
вечные непорядки!
Непорядки!
Шолома не в линейку выштлана.
Шдвинута
вшя
жемля!
Ошминог в рот лежет…
Мерша, ошадите,
не вштупите в прештупника!.. —
Мерседес
взглядом навылет
прикована
к стене…
И тени не взвидя
Каин шептал:
Угодай, пойдем…
Вон там
в оврагах
за крестами
кривулями
где камни — акулы шныряют,
собралася братва.
Шалаши
шатры
шальной гомон —
туда сбежались со всех сторон!
в красных рубахах…
ружья…
бубен…
смех…
цыганенка свист…
крики —
и я выхожу.
Зверь-удалец!
Распахнут
кафтан землянишный
шаровары шарахнулись
шелком,
углем пылают
персидские сапоги.
Дребезжа и визжа ожерельями
подолом мутоша
девки пляшут в траве,
утопчат всех святых,
подковами смелют
васильки с крапивой…
Ввалились
дубовые
бочки с медом
— над обручем пчелы
г-у-д-у-у-у-т… —
Заносы мяса парного
Вино в бурдюках
А,
вот славно,
смачно,
а то мозги мои ссохлися,
хлопают…
Я буду пить.
жбанами!
Ведрами!
Тучу баранов на вертел!
— Га —
гал-гала-га!
Выжми косточек посвежее
из горла — вина
Га! мы знаем гардал!
В темя ключом
Гал-гала-га! —
Все гогочут,
Смеются…
Гришка Склок
выбивает ведро из рук
— Ну довольно шутить
К бесу шутки!
Жбан меду!
Кто мне мешает пить? —
И шопотный
сиренный голосок:
— Это я… Мерседес…
— Бочку меду.
На Волгу!.. —
Очнулся…
Тогда Мерседес
Сквозь слезы и смех,
видя потуги Каина, —
своим тончайшим маникюром
перерезала его кандалы
и приоткрыв дверь
шепнула:
— Беги!
Для тебя все готово!
Да захвати вот испанскую шаль! —
И совсем тихо:
— А еще тут прорыт
подземный ход
на сто саженей. —
…Ее муж корчился
в пасти пифона,
дрыгали зеленые шкары
…За стеной заржал
черный конь
с боевым седлом…
Каин на дверь не взглянул,
не слыхал потайных слов,
а лишь прошептав:
— Мерси вас!
Целую ручкой! —
насквозь
сверкнул стамесками глаз,
схватил освободительницу
и уволок ее
на свое старое
логово…
…Где не видел никто
его темных лохмотьев,
где он ночи на корточках
прошептывал напролет…
— Жучок,
с амурью! —
сказала Мерседес,
погрозив ключом от тюрьмы,
— ты сразу угадал
Соньку,
бриллиантовую ручку —
арап.
До зари далеко,
я тобой не игралась
целую жизнь,
туда не глазела
с той самой поры…
Расскажи, как ты засыпался,
как тебя выдала олюра
Фенька-граф?
А я принесла марафету
и хрипатого коньяку. —
У Каина руки свело,
дико взревел:
— У-у-у.
все через вас,
шлюх!
Каждый раз — западня!
(В этот миг
под землей
кто-то трижды чихнул).
У-у, гадина, шмара!
Значит и тут
ты уже задумала
сотни ловушек!
Может змея
у тебя на службе?
Двухгрошевая, берешь на дым?
Может двери пройду,
а ты дернешь веревку,
и я — в колодезь,
рыбу ловить?
А может и сам туда
за твоими выческами полезу
и не вылезу ни-ко-гда,
а лягавые изведут всю команду!
(В этот миг
вся в земле
из дыры
Гришки Склоки
голова
в-ы-р-о-с-л-а!)
А!
Опять из углов
по твоим черным космам
студнявые мякиши лезут!
За ними монахи,
ксендзы
звенят кадилом,
кладут во гроб!
Вон моя голова
по стружкам шатается!
Н-не хочу,
убегу,
у-у…
Сотни раз в сутки тебе снится
свобода!
А то еще соколом
на волю!
Сонька-граф,
вот я тебя ущипну
вот этой рукой,
вот этим бревном
по щекам, по переносице,
чтоб сгинула…
у-у-у,
будь проклята,
искрошу!.. —
Сонька Мерседес,
захохотав
в ловкости бритья
взмахнула граненым маникюром —
и язык хулителя
хлопнулся на пол!
Пифон засвистел:
— бис! бис!
прелестно!
дайте мне земляники! —
Сонькин муж
в животе змеи
прочавкал:
— Ага,
наш! наш!
шам попалша!
Эй, рашгони тошку-печаль,
Будешь ты помнить про крашную шаль! —
Каин сонькину бритву
сгреб,
полоснул,
— туп
дуб —
плеча не сечет,
не режет!
Остолбенел…
Сонька — пфырк:
— Имейте в виду
— отставила ножку —
моя бритва в ходу
лишь при о-с-о-б-е-н-н-о-м взмахе —
патент!
Нужна многократная практика!
А еще удается
фартовым алмазникам
и скрипачам!
Помню —
своего мил-дружка
искрошила я в щепы,
как селедку!
Его ладанка тут
повсегда на груди
жабой жжет
чешет чесоткою!
Огнем в глазах
шарики белые
кожей гусиной…
Сто Каинов отдала бы
за один его хохоток!
Такто-с,
фактос!
Я — несчастная суфлера! —
и подобрав ноздрю,
щелкнула
перед Ванькиным носом…
Без меры взревел озверевший
руки у Сонькина горла,
обнажились клыки…
Хруст…
Лицо ее побледнело…
Но
Из-за воротника
сам
лез
нож
остр…
А по темной трубе
сорокоруким
сороконогом
банда ползет,
Гришка Склок впереди —
сквозь восемь домов
из темного бору
проскребся
к Соньке-атаманше
с приклоном