Несмотря на то, что «Северные Афины» уже давно вышли из средневекового мракобесия и во всем цивилизованном мире считались средоточием Просвещения и Науки, строгие нравы и влияние духовенства еще сохранились во всех кругах эдинбургского общества.
Бернс столкнулся с этими прочными предрассудками не только в цензурных строгостях при издании своих стихов, но и в личной своей жизни, в одном из самых серьезных своих увлечений. Героиней этого бурного романа стала молодая «соломенная вдовушка», Нэнси Мак-Лиоз, без памяти влюбившаяся в поэта. Может быть, из желания придать идиллический колорит этому вполне земному роману, Бернс надевает маску: перед нами появляется некий «Сильвандер», и пишет он стихи и письма не хорошенькой, талантливой Нэнси, а «солнцу своей души — Кларинде».
За этой буколической бутафорией скрывалась печальная история двух пламенно и безнадежно влюбленных людей разного круга, разного воспитания.
«Кларинда» уже одиннадцать лет жила одна, брошенная мужем, но связанная с ним «священными узами брака». Она беспрекословно слушалась своего духовника, писала стихи, мило пела и уже в первый приезд Бернса мечтала с ним познакомиться.
Теперь Бернс проводил все вечера в маленькой гостиной своей «Кларинды», испытывая все муки неразделенной страсти, «недопитого кубка любви». Когда им нельзя было видеться, «Сильвандер» писал пылкие письма, а «Кларинда» отвечала благочестивыми увещеваниями и сентиментальными стихами о «любви за гробом»…
От этого ребяческого маскарада, прикрывавшего и «страх божий» и «земную страсть», остались только письма Бернса и неживые, как искусственные цветы, стихи «Кларинде».
И только одно из стихотворений — прощальное, написано к «Нэнси» и стало одной из лучших любовных песен на английском языке:
В своих письмах и стихах поэт сам подробно рассказал о том, как, приехав домой, он понял, что должен вернуться «к старому своему знакомцу — плугу» и что лучшей подруги, чем Джин, которая терпеливо сносила все перемены в их отношениях, у него нет и не будет.
После того как церковь официально признала их брак, Джин жила в семье Роберта, пока он строил дом на новой ферме — Эллисленд, куда вскоре собирался перевезти Джин и детей.
На этой ферме семья поэта провела два с половиной года. Конечно, свободного времени у Бернса было мало: кроме хозяйства, он еще выполнял обязанности акцизного инспектора — наконец ему удалось по протекции получить это место. Приходилось объезжать округу в двести миль, проверять — аккуратно ли платят налоги, не скрывают ли незаконные доходы от казны. И все-таки, несмотря на нужду, болезни, тяжкий труд, Бернс был счастлив: он писал стихи, он не мог нарадоваться на своих ребят. Осенью 1789 года Джин родила ему еще одного черноглазого мальчишку.
В этом же году поэту исполнилось тридцать лет. Он жил такой напряженной, такой полной умственной жизнью, что многие его письма читаются как философские трактаты, как комментарии к учению великого француза Жан-Жака Руссо и английских просветителей — так глубоко он усвоил основные принципы века Просвещения, так органически слились они с его жизненным опытом, с опытом народа, из глубин которого он вышел.
В эти годы он все время посылает новые тексты Джонсону — всегда отказываясь от гонорара! — и в стихах часто говорит о миссии поэта:
«Это стихотворение, — писал Бернс, — должно было стать частью большой поэмы — «Путь стихотворца».
Но в это время другие события затмили размышления о судьбе поэта. 14 июля 1789 года, под ударами народного гнева, пал оплот сильнейшей монархии в Европе — французского королевства — тюрьма Бастилия.