«Жизнь Галилея», в своей окончательной редакции возникшая под впечатлением атомного финала второй мировой войны, предостерегала против третьей. Она была словом предостережения, обращенным к совести и разуму человечества и прежде всего интеллигенции, то есть людей, чьи знания могут стать источником великого блага или великого бедствия.
Своими пьесами, спектаклями, своими стихами и теоретическими работами — всем своим творчеством Брехт всегда и до последней минуты своей жизни служил общественной и духовной борьбе за мир и социализм, за счастье нынешних и грядущих человеческих поколений.
И. ФРАДКИН
Переводы под редакцией И. Фрадкина
СТИХОТВОРЕНИЯ 1916–1926 ГОДОВ
ПЕСНЯ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИКОВ ИЗ ФОРТ-ДОНАЛЬДА
Мужчины из Форт Дональда — эгей!
Двинулись против теченья к пустынным лесам, что растут искони,
Но леса окружили их вплоть до озерных вод.
По колена в воде стояли они.
— И день никогда не придет, — сказали они.
— Мы захлебнемся до зари, — сказали они.
И, слушая ветер, вдруг замолчали они.
Мужчины из Форт-Дональда — эгей!
С кирками и рельсами мокли в воде и смотрели на небо туда и сюда.
Уже вечерело, и ночь из рябого озера гибко росла.
Ни надежды, ни неба, куда ни взгляни.
— И мы умрем сказали они.
— Если заснем, — сказали они, —
Не разбудит нас день никогда.
Мужчины из Форт-Дональда — эгей!
Молвили: — Стоит нам только заснуть, и прощай наши дни!
А сон вырастал из воды и тьму, и они очумели от этой брехни.
И сказал один: — Спойте-ка «Джонни-моряк».
— Да! Нас это поддержит! — вскричали они.
— Да! Мы это споем! — закивали они.
И они запели «Джонни-моряк».
Мужчины из Форт-Дональда — эгей!
Барахтались в этом темном Огайо, среди утопающих рощ,
Но они распевали, словно им было бог весть как хороши.
Никогда еще так не певали они.
— Где ты, Джонни-моряк! — распевали они.
— Что ты делаешь ночью! — орали они.
И Огайо под ними взбухал, а вверху были ветер и дождь.
Мужчины из Форт-Дональда — эгей!
Будут петь и не спать, пока не заснут навсегда.
Но ветер сильнее мужских голосов,
И вода их зальет через пять часов.
— Где ты, Джонни-моряк! — распевали они.
— Слишком много воды, — бормотали они.
А когда рассвело, только ветер гудел и вода… вода…
Мужчины из Форт-Дональда — эгей!
Поезда над ними к озеру Эри жужжат сквозь мрак.
И на старом месте ветер поет и гонит над лесом огни,
И сосны кричат вослед поездам: эгей!
— В тот день заря не взошла никогда! — кричат они.
— На рассвете их задушила вода! — кричат они.
Наш ветер частенько поет их песенку «Джонни-моряк».
1916
Она бывала сама не своя
Весной на морском ветру.
И с последней шлюпкой на борт прибыла
Юная Ивлин Ру.
Носила платок цвета мочи
На теле красы неземной.
Колец не имела, но кудри ее
Лились золотой волной.
«Господин капитан, возьмите меня с собой до Святой земли,
Мне нужно к Иисусу Христу».
«Поедем, женщина, мы, бобыли,
Понимаем твою красоту!»
«Вам это зачтется. Иисус-господь
Владеет душой моей».
«А нам подари свою сладкую плоть,
Господь твой помер уже давно, и некому душу твою жалеть,
И ты себя не жалей».
И поплыли они сквозь ветер и зной,
И любили Ивлин Ру.
Она ела их хлеб, пила их вино
И плакала поутру.
Они плясали ночью и днем,
Плывя без ветрил и руля.
Она была робкой и мягкой, как пух,
Они — тверды, как земля.
Весна пришла. И ушла весна.
Когда орали на пьяном пиру,
Металась по палубе корабля
И берег в ночи искала она,
Бедная Ивлин Ру.
Плясала ночью, плясала днем,
Плясала сутки подряд.
«Господин капитан, когда мы придем
В пресветлый господний град?»
Капитан хохотал, лежа на ней
И гладя ее по бедру.
«Коль мы не прибудем — кто ж виноват?
Одна только Ивлин Ру!»
Плясала ночью. Плясала днем.
Исчахла, бледна, как мел.
Юнги, матросы и капитан —
Каждый ее имел.
Она ходила в грязном шелку,
Ее измызгали в лоск.
И на ее исцарапанный лоб
Спускались патлы волос.
«Никогда не увижу тебя, Иисус,
Меня опоганил грех.
До шлюхи не можешь ты снизойти,
Оттого я несчастней всех».
От мачты к мачте металась она,
Потому что тоска проняла.
И не видел никто, как упала за борт,
Как волна ее приняла.
Тогда стоял студеный январь.
Плыла она много недель.
И когда на земле распустились цветы,
Был март или апрель.
Она отдалась темным волнам
И отмылась в них добела.
И, пожалуй, раньше, чем капитан,
В господнем граде была.
Но Петр захлопнул райскую дверь:
«Ты слишком грешила в миру.
Мне бог сказал: не желаю принять
Потаскуху Ивлин Ру».
Пошла она в ад. Но там сатана
Заорал: «Таких не беру!
Не хочу богомолку иметь у себя,
Блаженную Ивлин Ру!»
И пошла сквозь ветер и звездную даль,
Пошла сквозь туман и мглу.
Я видел сам, как она брела.
Ее шатало. Но шла и шла
Несчастная Ивлин Ру.
1917
1
Беднягам в преисподней
От зноя тяжело,
Но слезы друзей, кто заплачет о них,
Им увлажнят чело.
2
А тот, кто жарче всех горит,
Охваченный тоской,
За слезинкой в праздник приходит к вам
С протянутой рукой.
3
Но его, увы, не видно.
Сквозь него струится свет,
Сквозь него зефиры дуют
И его как будто нет.
4
Вот вышел Мюллерэйзерт,
Слезой не увлажнен,
Потому что невесте его невдомек,
Что в Америке помер он.