Он овладел вселенной. Навсегда.
<1903–1906>
Атлант*
…И долго, долго шли мы плоскогорьем,
Меж диких скал — все выше, выше, к небу,
По спутанным кустарникам, в тумане,
То закрывавшем солнце, то, как дым,
По ветру проносившемся пред нами —
И вдруг обрыв, бездонное пространство
И глубоко в пространстве — необъятный,
Туманно восходящий к горизонту
Своей воздушно-зыбкою равниной
Лилово-синий южный Океан!
И сатана спросил, остановившись:
«Ты веришь ли в предания, в легенды?»
Еще был март, и только что мы вышли
На высший из утесов над обрывом,
Навстречу нам пахнуло зимней бурей,
И увидал я с горной высоты,
Что пышность южных красок в Океане
Ее дыханьем мглистым смягчена
И что в горах, к востоку уходящих
Излучиной хребтов своих, белеют,
Сквозь тусклость отдаления, снега —
Заоблачные царственные кряжи
В холодных вечных саванах своих.
И Дух спросил: «Ты веришь ли в Атланта?»
Крепясь, стоял я на скале, а ветер
Сорвать меня пытался, проносясь
С звенящим завываньем в низкорослых,
Измятых, искривленных бурей соснах,
И доносил из глубины глухой
Широкий шум — шум Вечности, протяжный
Шум дальних волн… И, как орел, впервые
Взмахнувший из родимого гнезда
Над ширью Океана, был я счастлив
И упоен твоею первозданной
Непостижимой силою, Атлант!
«О да, Титан, я верил, жадно верил».
<1903–1906>
Золотой невод*
Волна ушла — блестят, как золотые,
На солнце валуны.
Волна идет — как из стекла литые,
Идут бугры волны.
По ним скользит, колышется медуза,
Живой морской цветок…
Но вот волна изнемогла от груза
И пала на песок,
Зеркальной зыбью блещет и дробится,
А солнце под водой
По валунам скользит и шевелится,
Как невод золотой.
<1903–1906>
Новоселье*
Весна! темнеет над аулом,
Свет фиолетовый мелькнул —
И горный кряж стократным гулом
Ответил на громовый гул.
Весна! Справляя новоселье,
Она веселый катит гром,
И будит звучное ущелье,
И сыплет с неба серебром.
<1903–1906>
Дагестан*
Насторожись, стань крепче в стремена.
В ущелье мрак, шумящие каскады.
И до небес скалистые громады
Встают в конце ущелья — как стена.
Над их челом — далеких звезд алмазы.
А на груди, в зловещей темноте,
Лежит аул: дракон тысячеглазый
Гнездится в высоте.
<1903–1906>
На обвале*
Печальный берег! Сизые твердыни
Гранитных стен до облака встают,
А ниже — хаос каменный пустыни,
Лавина щебня, дьявола приют.
Но нищета смиренна. Одиноко
Она ушла на берег — и к скале
Прилипла сакля… Верный раб пророка
Довольствуется малым на земле.
И вот — жилье. Над хижиной убогой
Дымок синеет… Прыгает коза…
И со скалы, нависшей над дорогой,
Блестят агатом детские глаза.
<1903–1906>
Айя-София*
Светильники горели, непонятный
Звучал язык, — великий шейх читал
Святой Коран, — и купол необъятный
В угрюмом мраке пропадал.
Кривую саблю вскинув над толпою,
Шейх поднял лик, закрыл глаза — и страх
Царил в толпе, и мертвою, слепою
Она лежала на коврах…
А утром храм был светел. Все молчало
В смиренной и священной тишине,
И солнце ярко купол озаряло
В непостижимой вышине.
И голуби в нем, рея, ворковали,
И с вышины, из каждого окна,
Простор небес и воздух сладко звали
К тебе, Любовь, к тебе, Весна!
<1903–1906>
К Востоку*
Вот и скрылись, позабылись снежных гор чалмы.
Зной пустыни, путь к востоку, мертвые холмы.
Каменистый, красно-серый, мутный океан
На восток уходит, в знойный, в голубой туман.
И все жарче, шире веет из степей теплынь,
И все суше, слаще пахнет горькая полынь.
И холмы все безнадежней. Глина, роговик…
День тут светел, бесконечен, вечер синь и дик.
И едва стемнеет, смеркнет, где-то между скал,
Как дитя, как джинн пустыни, плачется шакал,
И на мягких крыльях совки трепетно парят,
И на тусклом небе звезды сумрачно горят.
<1903–1906>
Путеводные знаки*
Он ставит путеводные знаки.
Бог для ночных паломников в Могребе
Зажег огни — святые звезды Пса.
Привет тебе, сверкающая в небе
Алмазно-синяя роса!
Путь по пескам от Газы до Арима
Бог оживил приметами, как встарь.
Привет вам, камни — четки пилигрима,
В пустыне ведшие Агарь!
Костями бог усеял все дороги,
Как след гиен среди ущелий Ти.
Привет вам, почивающие в боге,
Нам проторившие пути!
<1903–1906>
Мудрым*
Герой — как вихрь, срывающий палатки,
Герой врагу безумный дал отпор,
Но сам погиб — сгорел в неравной схватке,
Как искрометный метеор.
А трус живет. Он тоже месть лелеет,
Он точит меткий дротик, но тайком.
О да, он — мудр! Но сердце в нем чуть тлеет:
Как огонек под кизяком.