После переезда в США Набоков пишет преимущественно на английском языке и постепенно приобретает известность как американский писатель. По-английски им написаны автобиография «Speak, Memory» («Говори, память»), романы «Лолита», «Пнин» и другие, а также рассказы и стихи. До середины 60-х годов Набоков много переводит, главным образом с русского языка, и выбор свой, как увидим, останавливает на самых значительных явлениях отечественной литературы. В 1945 году отдельным изданием вышла книга «Три русских поэта», содержавшая восемнадцать стихотворных переводов на английский язык из Пушкина, Лермонтова и Тютчева. В 1958 году в Нью-Йорке был издан перевод «Героя нашего времени» Лермонтова (совместно с сыном Дмитрием Набоковым). В 1960 году там же выходит перевод «Слова о полку Игореве», а в 1964 году — плод многолетних трудов: прозаический, необычайно точный перевод на английский язык «Евгения Онегина» Пушкина и двухтомный комментарий к нему. Набокову также принадлежат переводы на английский язык многих собственных произведений, прозаических и поэтических.
С 1959 года Набоков жил в Швейцарии, в курортном городке Монтрё, близ Женевы. Там он умер 2 июля 1977 года.
В Россию Набоков при жизни так и не вернулся. Детские и юношеские впечатления сделались единственной нитью, связывавшей его с утраченной родиной. С годами они не тускнеют, а, напротив, обретают яркость, становятся животворными корнями удивительного таланта писателя. В поэме «Детство» он признается, что вся его последующая жизнь — это сон, сон ребенка. Ожидание проснуться у себя дома, вообще, тема Дома становится у Набокова очень значительной, если не основной. Дома осталось счастье — «…вот оно:/сырой дороги блеск лиловый;/по сторонам то куст ольховый,/то ива; бледное пятно усадьбы дальней…». Счастье видится в снах («Сны», «Расстрел»), конечно же, в снах о России. Наверно, поэтому писатель за всю свою жизнь так и не обзавелся собственным домом, живя в наемных квартирах и отелях. Истинный Дом для него остался в России.
Стихи Набокова о детстве говорят о первой встрече ребенка с миром, частицах этого мира, вырванных из уносящегося потока времени. Окликнутые двумя-тремя ритмическими фразами, они останавливаются, поворачиваются лицом к читателю — и каким милым, живым, родным лицом! Здесь и пробуждение в петербургском доме, и зимние прогулки по «серебряному раю» — Юсуповскому саду, и игры, и рисование, превращающееся в сказку: «Фарфоровые соты синий,/зеленый, красный мед хранят». В этих стихах присутствуют и болезни: «…и в детской сумрачно горит/рождественская скарлатина/или пасхальный дифтерит…», и визит к зубному врачу, и весенняя охота за бабочками, интерес к которым растянется на всю жизнь, превратив Набокова в крупного энтомолога — специалиста по чешуекрылым; его именем будет названа одна из их прелестных представительниц.
Наряду со стремлением к возвращению домой, с годами становящемуся все более несбыточным, у Набокова появляется возможность обладать идеальным образом Дома, который в его стихах, рассказах и романах живет собственной и, благодаря удивительному таланту писателя, полнокровной и истинной жизнью. Устами героя одного из своих романов Набоков признается, что «увез с собой от нее (России. — А. Д. Т.) ключи». При этом как в его прозе, так и в стихах проявляется и крепнет способность тайного узнавания черт любимого образа. В морском прибое слышится ему «шум тихий родины моей» («Тихий шум»), а ночной европейский полустанок обрастает милыми сердцу подробностями железнодорожной станции под Петербургом — «…чернеющий навес, и мокрая скамья,/и станционная икона…» («В поезде».).
Упоминание об увезенных ключах не следует, конечно, понимать буквально. Те ключи открывали не замок, на который долгие ледяные десятилетия была заперта советская граница. Те ключи были прежде всего — от русского языка. Набоков с особой глубиной ощущал красоту, силу, богатейшие выразительные возможности родного языка. С трепетной любовью относился мастер к своему сокровищу:
Тебе, живой, тебе, моей прекрасной — вся жизнь моя, огонь несметных свеч. Ты станешь вновь, как воды, полногласной, и чистой, как на солнце меч, и величавой, как волненье нивы… Так молится ремесленник ревнивый и рыцарь твой, родная речь! «Молитва»Набоков-писатель — творец особого мира, созданного его воображением. Он волен распоряжаться этим миром, его героями, «своими представителями» по личному усмотрению. Конечная цель — увековечение творческой личности, победа над забвением и смертью. И память художника — главный его помощник в осуществлении этой цели. Она — сокровищница, откуда он черпает материал для своего «нерукотворного памятника».