Выбрать главу

В АЛЬБОМ[*]

Стрелок, на той поляне Кто поздно так бежит? Что там в ночном тумане Клубится и кипит? Что значит это пенье, И струн в эфире звон, И хохот, и смятенье, И блеск со всех сторон?
— Друзья, то вереница Волшебниц и сильфид; Пред ними их царица Воздушная бежит; Бежит глухой дорожкой, Мелькает вдоль реки,— Под маленькою ножкой Не гнутся стебельки.
Ей нет красавиц равных, Ее чудесен вид, И много бардов славных Любовью к ней горит; Но бойся, путник смелый, В ее попасться сеть Иль кончик ножки белой Нечаянно узреть.
Когда луна златая Глядит в зерцало вод, В лучах ее играя, Как сон она плывет; Наступит ли денница, Она спешит уж прочь; Пушок — ей колесница, Ее отчизна — ночь.
Лишь в сумерках застанет В лесу она стрелка, Зовет его и манит К себе издалека; Скользит над влагой зыбкой Среди глухих болот И странника с улыбкой Над пропастию ждет.
Сильфид она всех краше, Волшебниц всех милей; Седые барды наши Горят любовью к ней; Но бойся, путник смелый, В ее попасться сеть Иль кончик ножки белой Нечаянно узреть.

БАЛЛАДЫ, БЫЛИНЫ, ПРИТЧИ

ВОЛКИ

Когда в селах пустеет, Смолкнут песни селян И седой забелеет Над болотом туман, Из лесов тихомолком По полям волк за волком Отправляются все на добычу.
Семь волков идут смело. Впереди их идет Волк осьмой, шерсти белой; А таинственный ход Заключает девятый. С окровавленной пятой Он за ними идет и хромает.
Их ничто не пугает. На село ли им путь, Пес на них и не лает; А мужик и дохнуть, Видя их, не посмеет: Он от страху бледнеет И читает тихонько молитву.
Волки церковь обходят Осторожно кругом, В двор поповский заходят И шевелят хвостом, Близ корчмы водят ухом И внимают всем слухом, Не ведутся ль там грешные речи?
Их глаза словно свечи, Зубы шила острей. Ты тринадцать картечей Козьей шерстью забей И стреляй по ним смело, Прежде рухнет волк белый, А за ним упадут и другие.
На селе ж, когда спящих Всех разбудит петух, Ты увидишь лежащих Девять мертвых старух. Впереди их седая, Позади их хромая, Все в крови... с нами сила господня!
1840-e годы

“Где гнутся над омутом лозы...”[*]

Где гнутся над омутом лозы, Где летнее солнце печет, Летают и пляшут стрекозы, Веселый ведут хоровод.
“Дитя, подойди к нам поближе, Тебя мы научим летать, Дитя, подойди, подойди же, Пока не проснулася мать!
Под нами трепещут былинки, Нам так хорошо и тепло, У нас бирюзовые спинки, А крылышки точно стекло!
Мы песенок знаем так много, Мы так тебя любим давно — Смотри, какой берег отлогий, Какое песчаное дно!”
1840-е годы

КУРГАН[*]

В степи, на равнине открытой, Курган одинокий стоит; Под ним богатырь знаменитый В минувшие веки зарыт.
В честь витязя тризну свершали, Дружина дралася три дня, Жрецы ему разом заклали Всех жен и любимца коня.
Когда же его схоронили И шум на могиле затих, Певцы ему славу сулили, На гуслях гремя золотых:
“О витязь! делами твоими Гордится великий народ, Твое громоносное имя Столетия все перейдет!
И если курган твой высокий Сровнялся бы с полем пустым, То слава, разлившись далеко, Была бы курганом твоим!”
И вот миновалися годы, Столетия вслед протекли, Народы сменили народы, Лицо изменилось земли.
Курган же с высокой главою, Где витязь могучий зарыт, Еще не сровнялся с землею, По-прежнему гордо стоит.
А витязя славное имя До наших времен не дошло... Кто был он? венцами какими Свое он украсил чело?
Чью кровь проливал он рекою? Какие он жег города? И смертью погиб он какою? И в землю опущен когда?
Безмолвен курган одинокий... Наездник державный забыт, И тризны в пустыне широкой Никто уж ему не свершит!
Лишь мимо кургана мелькает Сайгак, через поле скача, Иль вдруг на него налетает, Крилами треща, саранча.
Порой журавлиная стая, Окончив подоблачный путь, К кургану шумит подлетая, Садится на нем отдохнуть.
Тушканчик порою проскачет По нем при мерцании дня, Иль всадник высоко маячит На нем удалого коня;
А слезы прольют разве тучи, Над степью плывя в небесах, Да ветер лишь свеет летучий С кургана забытого прах...
1840-е годы

КНЯЗЬ РОСТИСЛАВ[*]

Уношу князю Ростиславу затвори Днепр темне березе.
Слово о полку Игореве.
Князь Ростислав в земле чужой           Лежит на дне речном, Лежит в кольчуге боевой,           С изломанным мечом.
Днепра подводные красы           Лобзаться любят с ним И гребнем витязя власы           Расчесывать златым.
Его напрасно день и ночь           Княгиня дома ждет... Ладья его умчала прочь —           Назад не принесет!
В глухом лесу, в земле чужой,           В реке его приют; Ему попы за упокой           Молитвы не поют;
Но с ним подводные красы,           С ним дев веселых рой, И чешет витязя власы           Их гребень золотой.
Когда же на берег Посвист           Седые волны мчит, В лесу кружится желтый лист,           Ярясь, Перун гремит,
Тогда, от сна на дне речном           Внезапно пробудясь, Очами мутными кругом           Взирает бедный князь.
Жену младую он зовет —           Увы! его жена, Прождав напрасно целый год,           С другим обручена.
Зовет к себе и брата он,           Его обнять бы рад — Но, сонмом гридней окружен,           Пирует дома брат.
Зовет он киевских попов,           Велит себя отпеть — Но до отчизны слабый зов           Не может долететь.
И он, склонясь на ржавый щит,             Опять тяжелым сном В кругу русалок юных спит             Один на дне речном...
1840-е годы

ВАСИЛИЙ ШИБАНОВ[*]

Князь Курбский от царского гнева бежал,           С ним Васька Шибанов, стремянный. Дороден был князь. Конь измученный пал.           Как быть среди ночи туманной? Но рабскую верность Шибанов храня, Свого отдает воеводе коня:           “Скачи, князь, до вражьего стану,           Авось я пешой не отстану”.
И князь доскакал. Под литовским шатром           Опальный сидит воевода, Стоят в изумленье литовцы кругом,           Без шапок толпятся у входа, Всяк русскому витязю честь воздает; Недаром дивится литовский народ,           И ходят их головы кругом:           “Князь Курбский нам сделался другом”.
Но князя не радует новая честь,           Исполнен он желчи и злобы; Готовится Курбский царю перечесть           Души оскорбленной зазнобы: “Что долго в себе я таю и ношу, То все я пространно к царю напишу,           Скажу напрямик, без изгиба,           За все его ласки спасибо”.
вернуться

* 52 *

В альбом. — Бард — у древних кельтов певец, слагавший песни. Денница — утренняя заря.

вернуться

* 53 *

“Где гнутся над омутом лозы...”. — Первоначальная редакция стихотворения была вдвое больше: после описания веселого хоровода стрекоз рассказывалось о том, как ребенок побежал на их зов и был затянут в омут.

вернуться

* 54 *

Курган. — В первоначальной редакции были еще шесть строф. Здесь говорилось о том, как, когда гаснет день, на кургане появляется тень забытого витязя, как он вздыхает о своей промелькнувшей славе, сетует на певцов, которые обманули его, обещая бессмертие, и т.д.

вернуться

* 55 *

Князь Ростислав. — Тема стихотворения навеяна отрывком из “Слова о полку Игореве” о переяславском князе Ростиславе (1070-1093). После поражения, нанесенного ему и его братьям половцами, Ростислав, спасаясь бегством, утонул в реке Стугне. Цитата из “Слова” взята Толстым для эпиграфа в том искаженном виде, в каком печаталась в современных ему изданиях. В сюжете и отдельных деталях есть много сходного со стихотворениями Лермонтова “Русалка” и Гейне “Король Гаральд Гарфагар”. Посвист (слав. миф.) — бог ветра, бури. Перун (слав. миф.) — бог грома и молнии. Гридни и отроки — в Древней Руси члены младшей княжеской дружины, телохранители и слуги князя.

вернуться

* 56 *

Василий Шибанов. — Основным источником стихотворения является следующий отрывок из “Истории Государства Российского” Н.М.Карамзина: Курбский “ночью тайно вышел из дому, перелез через городскую стену, нашел двух оседланных коней, изготовленных его верным слугою, и благополучно достиг Вольмара, занятого литовцами. Там воевода Сигизмундов принял изгнанника как друга, именем королевским обещая ему знатный сан и богатство. Первым делом Курбского было изъясниться с Иоанном: открыть душу свою, исполненную горести и негодования. В порыве сильных чувств он написал письмо к царю; усердный слуга, единственный товарищ его, взялся доставить оное и сдержал слово: подал запечатанную бумагу самому государю, в Москве, на Красном крыльце, сказав: “От господина моего, твоего изгнанника, князя Андрея Михайловича”. Гневный царь ударил его в ногу острым жезлом своим; кровь лилася из язвы; слуга, стоя неподвижно, безмолвствовал. Иоанн оперся на жезл и велел читать вслух письмо Курбского... Иоанн выслушал чтение письма и велел пытать вручителя, чтобы узнать от него все обстоятельства побега, все тайные связи, всех единомышленников Курбского в Москве. Добродетельный слуга, именем Василий Шибанов... не объявил ничего; в ужасных муках хвалил своего отца-господина; радовался мыслию, что за него умирает”. Ср. также слова Шибанова: “О князь, ты, который предать меня мог // За сладостный миг укоризны”, — с таким местом: “Он наслаждению мести, удовольствию терзать мучителя словами смелыми пожертвовал добрым, усердным слугою”. Источником строф 11-12 является подлинное письмо Курбского к Ивану Грозному. Толстой несколько сдвинул исторические события. Бегство Курбского и его первое письмо к царю относятся ко времени до возникновения опричнины, а молебствия царя с опричниками происходили не в центре Москвы, на глазах у всего народа, а в Александровской слободе, куда он переехал в 1565 г. Ф.М.Достоевский, говоря о Курбском и Шибанове в “Дневнике писателя” 1877 г., пересказывает факты явно по балладе Толстого. Смирная одежда — траурная. Окольные — приближенные. Писание — Священное писание, Ветхий и Новый завет. Аз, иже — я, который. Лиях — лил. Заплечный мастер — палач.