XXX
К ДРЕВНЕМУ НАДГРОБЬЮ,
НА КОТОРОМ УСОПШАЯ ДЕВУШКА ИЗОБРАЖЕНА УХОДЯЩЕЙ В ОКРУЖЕНИИ БЛИЗКИХ
Куда идешь? Чей зов
Уводит вдаль тебя,
Прекраснейшая дева? Для странствий кров отеческий одна Ты вовремя ль покинула? Сюда Вернешься ли? Украсишь ли досуг Тех, что сейчас в слезах стоят вокруг?
Твои ресницы сухи, жесты живы, Но ты грустна. Приятна ли дорога Иль неприятна; мрачен ли приют, К которому идешь ты, или мил
Ответа не дают
Суровые черты. Немилость ли небес снискала ты, Любовь ли; счастлива ты иль несчастна Ни мне и никому, быть может, в мире,
Увы, теперь не ясно. То смерти зов; в самом рожденье дня Его последний миг. В гнездо свое
Ты не вернешься. Вид
Своих родных навеки
Ты позабудешь. Место, Куда ты направляешься,- Аид. Там вечное пристанище найдешь ты. Быть может, этот жребий и не плох, Но всех, кто рядом, слышен скорбный вздох.
Не видеть света вовсе, Наверно, было б лучше. Но едва Дожить до дней, когда лишь расцвела
Девичья красота
И облика и стана
И то, что было далью,
Вплотную подошло; В огнях надежд, задолго до того, как Явь бросила на светлое чело
Тень мрачную свою,Как пар, который облачком несло, Трепещущим у неба на краю, Рассеяться, едва успев возникнуть, Сменить на мрак могильный навсегда
Грядущие года,Быть может, разум в этом видит счастье, Но все же чувства жалости высокой И скорби - избежать не в нашей власти.
О мать, внушающая страх и слезы Извечно существам одушевленным, Ты чудом (понапрасну восхваленным)
Считаешься, природа, Рождаешь ты и кормишь, чтоб убить;
Но зло - уйти до срока, За что на смерть ты обрекаешь тех, Кому неведом ни единый грех?
Что ж мучишь безутешным
Страданьем и тоской. И тех, кто покидает мир до срока, И тех, кто будет плакать одиноко?
Куда ни обратись, везде несчастно
Потомство на земле!
Тебе угодно было,
Чтоб обманула жизнь Надежду юную, чтоб скорбью полны Катились волны лет и чтоб защитой Была лишь смерть; неотвратимым знаком,
Законом непреложным Поставила ее ты на пути. Зачем хоть цель в конце столь тяжких
странствий Не сделала ты радостной? И то,
Что носим мы в душе,
В грядущее готовясь, То, в чем единственная наша сила
Копилась к горьким дням,
Ты трауром увила И окружила тучею ненастной
И более ужасной, Чем бури все, открыла гавань нам?
Коль уж и то несчастье,
Что смерти отдаешь ты Всех нас, кого безвинно, против воли,
На жизнь ты обрекла,
То впрямь умерших доле Завидует оставшийся в живых, Чтоб видеть близких смерть. И если правда
А я уверен в этом,
Что эта жизнь - несчастье, А в смерти - благодать, то кто бы мог Желать, чтоб наступил последний срок Для близких (как судьбой предрешено); Остаться, словно тело лишено
Себя же самого,
Глядеть, как от порога
Уносят человека Любимого, с которым много лет Провел; сказать "прощай" ему, хоть нет
Надежды никакой
На встречу в этой жизни; Потом покинутым и одиноким Вновь спутника былого вспоминать В привычный час, в родном краю, в отчизне? Как сердцу твоему, скажи, природа,
Хватает сил, чтоб вырвать
Из рук у друга - друга,
Из рук у брата - брата,
Детей - у их отцов, У любящих - любимых, сохраняя Жизнь одному, когда другой угас? Зачем ввергаешь неизбежно нас В такое горе - пережить, любя, Велишь ты смертным смертных? Но природе Приятно знать о чем-нибудь другом, А не о нашем благе иль невзгоде.
XXXI
К ПОРТРЕТУ КРАСАВИЦЫ,
ИЗВАЯННОМУ НА ЕЕ НАДГРОБИИ
Вот ты какой была. А ныне, под землею, Ты - тление и прах. И над твоим скелетом Напрасно помещен, недвижный и немой, Страж памяти твоей, портрет на камне этом,Минувшей красоты твоей изображенье. Вот нежный взгляд ее, всем в сердце
проникавший, Вот ротик: из него, из урны словно полной, Веселие лилось. Когда-то эта шейка Будила страсть. Пожатье этой ручки Бросало в дрожь, пред этой нежной грудью Бледнели все, плененные любовью. Мгновение прошло - и что же ныне ты? Скелет бесформенный, костей ничтожных груда! Под камнем гробовым - печальные останки.
Так вот к чему судьба приводит красоту, Что неба отблеском казалась нам всегда. О тайна вечная земного бытия! Сегодня красота - царица и источник Глубоких и возвышенных волнений, Она блестит, как луч, бессмертною природой На землю брошенный с небесной высоты, И, кажется, сулит, блаженство неземное, Сверхчеловеческий удел в иных мирах, А завтра то, что красотой сияло, Что прежде ангельский почти имело облик, Жестокое ничто в бесформенную массу И в мерзкий прах внезапно превращает. Тогда и помыслы высокие, и чувства, Что красота будила, исчезают.
Так музыкальные аккорды пробуждают В мечтательной душе желанья без конца, Видения и грезы неземные, И, убаюканный гармонией тех звуков, По морю чудному, исполненному тайн, Блуждает ум, подобно мореходцу, Что смело плавает в безбрежном океане. Но пусть слух поразит малейший диссонанс, И этот рай в одно мгновенье исчезает.
О, если ты, природа человека, Лишь тление, ничтожество и прах, Как можешь ты парить так высоко? Иль если и тебе присуще благородство, Зачем твои возвышенные чувства, Легко их пробудив, и гасят так легко Ничтожные и жалкие причины?
XXXII
ПАЛИНОДИЯ
Маркизу Джино Каппони
И в воздыханье вечном нет спасенья.
Петрарка
Я заблуждался, добрый Джино; я Давно и тяжко заблуждался. Жалкой И суетной мне жизнь казалась, век же Наш мнился мне особенно нелепым... Невыносимой речь моя была Ушам блаженных смертных, если можно И следует звать человека смертным. Но из благоухающего рая Стал слышен изумленный, возмущенный Смех племени иного. И они Сказали, что, неловкий неудачник, Неопытный в усладах, не способный К веселью, я считаю жребий свой Единственный - уделом всех, что все Несчастны, точно я. И вот, средь дыма Сигар, хрустения бисквитов, крика Разносчиков напитков и сластей, Средь движущихся чашек, среди ложек Мелькающих блеснул моим глазам Недолговечный свет газеты. Тотчас Мне стало ясно общее довольство И радость жизни смертного. Я понял Смысл высший и значение земных Вещей, узнал, что путь людей усеян Цветами, что ничто не досаждает Нам и ничто не огорчает нас Здесь, на земле. Познал я также разум И добродетель века моего, Его науки и труды, его Высокую ученость. Я увидел, Как от Марокко до стены Китайской, От Полюса до Нила, от Бостона До Гоа все державы, королевства, Все герцогства бегут не чуя ног За счастьем и уже его схватили За гриву дикую или за кончик Хвоста. Все это видя, размышляя И о себе, и о своей огромной Ошибке давней, устыдился я.