Таким образом, этот стихотворный цикл, написанный в минуты физического недуга и связанного с этим душевного беспокойства, в целом можно считать отражением всего мировоззрения Ван Вэя, сколь сложного, столь и противоречивого.
Этот цикл не единственный, посвященный отшельнику Ху, который, был, вероятно, его близким другом. В стихотворении "Посвящаю отшельнику Ху по поводу болезни и отправляю ему рис", написанном, очевидно, в ту же пору, что и предыдущие два стихотворения, Ван Вэй касается более глубоких философских основ буддийского учения:
Когда окончательно узришь четыре больших причины,
Корни природы откуда появляются?
"Четыре больших причины" в буддизме - земля, вода, огонь и ветер, где земля выступает как олицетворение костей и мяса человека, т. е. плоти и вообще всего сущего; вода - как наличие жидкости в теле человека - кровь, слезы, моча, слюна и т. п.; огонь - как символ тепла и дыхания, а ветер как олицетворение движения мускулов в теле. От физического Ван Вэй переходит к духовному:
Ложные помыслы если не появляются,
Тело это кто обвинит в дурном или хорошем?
Ван Вэй не согласен с утверждением, что все живущие лишь гости - "кэ" на этом свете:
Облик и голос как можно назвать приходящими?
Мир инь вновь кто будет хранить?
Далее поэт указывает буддистам на то, что в учении, проповедуемом ими, столь же много нелепостей, как и в китайских учениях, например, в притче "Чжуанцзы" об ивовой ветке, которая стоит буддийского "глаза лотоса" - как олицетворение глаза бодхисаттвы - всевидящего глаза мудрости:
Вы лишь говорите о глазе лотоса,
А разве можно гнушаться ивовой ветки?
Болезнь отшельника Ху, вызванная чрезмерным усердием, долгим постом, побудила Ван Вэя напомнить ему, что жизнь и смерть должны восприниматься буддистом как иллюзия, да и стоит ли так стремиться к совершенству, к пустоте.
Ван Вэй близок в понимании смерти к концепции смерти Хуэйнэна. "Смерть и рождение сосуществуют в каждый миг бытия: провожая кого-нибудь в мир иной, мы одновременно встречаем кого-нибудь, пришедшего к нам. Хорошее и плохое едины, и это понял только Шэньхой {Шэньхой или Шэньхуэй - ученик Хуэйнэна, спустя 50 лет после смерти наставника опубликовал трактат "Люцзу таньцзин" "Алтарная сутра шестого патриарха" - и добился главенства школы Хуэйнэна.}, следуйте ему и не оплакивайте меня", - просит умирающий Хуэйнэн собравшихся вокруг него учеников [53, с. 47]. Сам поэт лишний раз убеждается в своих выводах, что тело - лишь временная субстанция, корень всех зол и страстей. Да и что такое смерть! Лишь переход из одного состояния в другое. Это ли не прямое влияние буддизма:
Бытие и небытие отличаются от обычного взгляда
людей,
Жизнь и смерть воспринимаются как химера.
Раз уж заболел, значит, реальный облик обретаешь,
А стремление к Пустоте как раз и есть безумство.
Не существует ни одной дхармы как реальность,
Не существует ни одной дхармы как грязь.
Ты, отшельник, издавна сведущий во всем,
Следуя обстоятельствам, умей встряхнуться!
А тем более во время болезни не следует так во всем себе отказывать, например, в удобной постели, необходимой для больного, и, конечно же, чашке риса. Едва ли будешь сыт одним полосканием рта {Во время периода поста монахам запрещалось принимать скоромную пищу, и наиболее благочестивые монахи ограничивались лишь полосканием рта.}:
На кровати нет войлочной подстилки,
А есть ли в котле рисовый суп?
Во время дней поста не просишь подаяния
Непременно впустую полощешь рот.
Пока же я поднесу тебе несколько доу риса
Для спасения непрочной жизни твоей прими.
В этом стихотворении Ван Вэй позволяет себе иронизировать над "постриженным" другом.
Поэту, несмотря на уважение и дружбу с отшельниками, ближе призывы чаньских наставников, которые, в отличие от идеала аскета-отшельника в ортодоксальном буддизме, говорили о возможности внезапного просветления, умении жить в мире людских страстей и понимать жизнь во всех ее проявлениях. Под влиянием этих наставлений многие танские поэты, говорившие в своих произведениях о стремлении принять монашеский сан, так и не воплощали этого в действительности. Без преувеличения можно сказать, что в творчестве почти всех танских поэтов (Мэн Хаожаня и Ван Вэя, Ли Бо и Ду Фу, Бо Цзюйи и Юань Чжэня) отразилась тема отшельничества. Пожалуй, с наибольшей силой идеал отшельничества танской поры был выражен в строках Бо Цзюйи:
Хочу одного лишь - на реках, на глади озерной,
Стихи распевая, всю жизнь провести до кончины.
(Перевод Л. З. Эйдлина.)
Дружба с монахами
Поэта-отшельника, поэта-монаха часто можно было встретить в танском Китае. Знаменитые поэты обычно искали встречи с буддийскими монахами-наставниками, становились их гостями, монахи бывали в гостях у поэтов. В немалой степени их объединяло духовное родство, дни и ночи проводили они в длительных беседах в тиши буддийских монастырей, расположенных вдали от людских поселений, в живописных местах, где сама природа побуждала к размышлениям. Результатом такого общения часто становилось стихотворение-посвящение. Едва ли не у каждого танского поэта можно обнаружить стихи-посвящения буддийскому или даосскому монаху. Как правило, это были не просто стихи о встрече и расставании или о памятном событии - это были стихи, в которых поэт стремился выразить свое понимание буддизма, свое отношение к нему.
Адепты даосизма по примеру буддистов стали также создавать свои, даосские, монастыри, где поселялись люди, становившиеся монахами. На протяжении всей жизни поэты - светские люди - были дружны с большим числом монахов из различных даосских и буддийских монастырей Китая. Так, знаменитый поэт Бо Цзюйи своим увлечением буддизмом обязан именно дружбе с монахами, в беседах с которыми он проводил немало часов. При посещении буддийского монастыря и встрече с одним из друзей-монахов Бо Цзюйи часто писал стихотворение с посвящением. В стихотворениях "Мои чувства о красных гортензиях, посылаю монаху Чжэнъи" [255, с. 13, с. 21 а] и "Мои чувства осенью по дороге от друзей, посылаю монаху Минчжуню" [255, цз. 9, с. 13а, б] Бо Цзюйи размышляет о природе и ее сути, о смысле жизни человека в этом бренном мире и выражает глубокую озабоченность кратковременностью жизни, пусть и иллюзорной, как утверждают буддисты-ортодоксы.