ИЗ КНИГИ
"ЛЮБОВЬ" ПИСАНО В 1875 г. Мне не забыть, как жил я в лучшем из дворцов, В пленительной стране потоков и холмов; Он с четырех сторон был башнями украшен, И жил я много дней в одной из этих башен. Снаружи сложен был дворец из кирпича, И ало он горел под ласкою луча, Но известь (белая, как первый снег восхода) Внутри смягчала вид и стен и арки входа. О утро наших глаз! душе живой привет! О пробужденье чувств усталых! белый цвет! Ты - слава старости! ты - цвет покровов райских! Меж лестниц вьющихся, и медных и стальных, С убогой роскошью, уж стершейся на них, Тот сине-белый цвет, любовный, умиленный, И черной полосой от пола отдаленный, Весь день мой наполнял молчаньем, чистотой, Чтоб ночь шептала сны о тверди голубой! Дверь под замком всегда, стол, стул и небольшая Кровать, где можно спать, весь мир позабывая, Достаточно светло, достаточный простор: Вот много месяцев, что знал мой скорбный взор. Но эта комната вовек не услыхала б На дни и на затвор моих унылых жалоб! Напротив, вновь теперь мир видя пред собой, Жалею горько я два года в башне той! То был желанный мир, мир подлинный, высокий, Та жесткая кровать, тот стул мой одинокий! Я сознавал вполне, что здесь я - сам с собой, И полюбил я луч, ослабленный, немой, Входивший медленно, как друг, товарищ давний И заменявший мне сияние сквозь ставни. На что нам радостей унынье и тщета, Когда лобзало нас страдание в уста! (О, много ценного в себе таит страданье!) И почему мы так страшимся наказанья Быть в одиночестве, быть без других? Ужель Общение людей столь дорогая цель? Я счастлив в башне был, хоть был для всех беднягой, И никого мое не соблазняло благо! (О, счастье чувствовать, что ты бедней других, Что зависти к себе не возбуждаешь в них!) Дни одиночества делил я равномерно Между молитвою и книгами. Наверно, Святые жили так! Я чувствовал вполне, Что неба уголок доступен стал и мне! Я не был более в толпе, в людском пороке, Где даром тратишь пыл, где, как голыш в потоке, Невольно катишься! Я был среди сердец Покорных, что в тиши к Себе зовет Отец. Я духом возрастал, был добрым, скромным, верным, Все выше восходил усилием размерным: Так зреют на полях с неспешностью хлеба. И тихо обо мне заботилась Судьба. Два раза или три на дню служитель строгий Безмолвно приносил воды, обед убогий И ужин. Было вкруг все тихо. Лишь часов Был слышен издали широкий, звучный зов. Я жил свободой там, единственной, не мнимой! Я жил с достоинством, ото всего хранимый! Приют, который я, чуть бросив, пожалел! Дворец магический, в тебе мой дух созрел! В тебе утих порыв моих страстей безумных, Вращавшихся в душе в каких-то бурях шумных! Дворец, алеющий, под ярким солнцем днем, И белый, дремлющий в безмолвии ночном! Как доброго плода, еще твой вкус мне сладок, И утоляет жар случайных лихорадок! О будь благословен! ты дал мне новых сил, Ты Верой с Кротостью меня вооружил, Ты дал мне хлеб и соль, и плащ - на путь пустынный, Такой томительный и, без сомненья, длинный! ОТРЫВОК Так просто, как в огонь льют нарды дорогие И как за родину мы проливаем кровь, Хотел бы я излить всю душу, всю любовь В один прекрасный гимн, в тропарь Святой Марии! Но - бедный грешник я! и грубый голос мой Меж ясных голосов мешал бы, слишком странный! Вином земной лозы еще позорно пьяный, Он мог бы оскорбить слух чуткий и святой.. Нет! будь душой - как ключ нагорный; как эмблему, Дитя, одетое в лен легкий, избери; Ягненку, в кроткий взор, без трепета смотри; Невинности прими без страха диадему; Тогда посмей взнестись в восторженной хвале К Марии Матери, к Марии непорочной, Витающей меж Сил, во области заочной, Ногами чистыми стоящей на земле!.. ЛЮДОВИКУ БАВАРСКОМУ Король, единственный в наш век, - привет
вам, слава! Вы, смерти пожелав, отметили как святой За ложь политики, за пьяный бред пустой Науки, втершейся в доверье к нам, без права, Науки, чьей рукой настояна отрава, Чтоб кончить с песнею, искусством и мечтой; Ее вы, - с гордостью цветущей и простой, Убили, смерть приняв. Привет, Король мой, браво! Вы - воин и поэт, единственный король В наш век, чьи короли - обыденность и проза, Рассудка мученик во имя Вер и Воль! Не знаю лучшего для вас апофеоза! И пусть ваш гордый дух восходит в мир иной Весь в буре Вагнера, железно-золотой! ВЕЧЕРОМ Пусть бледная трава изгнанника покоит, Иль ель вся в инее серебряная кроет, Иль, как немая тень, исчадье тяжких снов, Тоскуя, бродит он вдоль скифских берегов, Пока средь стад своих, с лазурными очами Сарматы грубые орудуют бичами, Свивая медленно с любовию печаль, Очами жадными поэт уходит вдаль... В ту даль безбрежную, где волны заклубились; Редея, волосы седеющие сбились, И ветер, леденя открытое чело, Уносит из прорех последнее тепло. Тоскою бровь свело над оком ослабелым, И волосом щека подернулася белым, И повесть мрачную страстей и нищеты Рассказывают нам увядшие черты: О лжи и зависти они взывают к свету, И Цезаря зовут, бесстрашные, к ответу. А он все Римом полн - и, болен и гоним, Он славой призрачной венчает тот же Рим. На темный жребий мой я больше не в обиде: И наг, и немощен был некогда Овидий. x x x Я устал и бороться, и жить, и страдать, Как затравленный волк от тоски пропадать. Не изменят ли старые ноги, Донесут ли живым до берлоги? Мне бы в яму теперь завалиться и спать. А тут эти своры... Рога на лугу. Истерзан и зол, я по кочкам бегу. Далеко от людей схоронил я жилье, Но у этих собак золотое чутье, У Завистливой, Злой да Богатой. И в темных стенах каземата Длится месяцы, годы томленье мое. На ужин то ужас, беда на обед, Постель-то на камне, а отдыха нет. Я - МАНИАК ЛЮБВИ Во мне живет любви безвольный маниак: Откуда б молния ни пронизала мрак, Навстречу ль красоте, иль доблести, иль силам, Взовьется и летит безумец с жадным пылом. Еще мечты полет в ушах не отшумит, Уж он любимую в объятьях истомит. Когда ж покорная подруга крылья сложит, Он удаляется печальный, - он не может Из сердца вырвать сна - часть самого себя Он оставляет в нем...