КЛОУН Бобеш, простимся! Жилль, назад! Прощай, Пайас! Прочь, дряхлые шуты: дать место дури новой! Прочь! Быстрый клоун здесь, надменный и суровый, Блистая мастерством, появится сейчас. Вот он, закованный в серебряный атлас, Ломаться и чудить, как Арлекин, готовый. Пуста, как зеркало без ртути, на безбровой Личине гипсовой мертвеет пара глаз. Их голубой ледок блестит на фоне грима, Покуда голова и бюст неудержимо Сквозь арку ног ползут, сгибаясь все сильней. Он улыбается. Глупцов толпа густая, Та сволочь смрадная и, по Барбье, святая, Фигляру хлопает, что полон злобы к ней. СКЕЛЕТ Два пьяных рейтара, на стремена привстав, Увидели во рву, в грязи, костяк безмясый, Добычу волчьих стай, - презрения припасы, Где избежал зубов едва ль один сустав. Но череп, уцелев, осклабился меж трав, Да так, что мы такой не вынесли б гримасы. Но, чужды мистике, отважные Фракассы Решили (вздрогнул бы при этом сам Фальетаф), Что это винный пар в них бродит: нахлестались! И что мертвец во рву, завистливо оскалясь, Пожалуй бы, не прочь и сам винца хлебнуть. Но так как это грех - смеяться над Могилой, Скелет, вдруг выпрямясь в своей постели стылой, Махнул им, чтоб они свой продолжали путь. ИСКУССТВО ПОЭЗИИ О музыке на первом месте! Предпочитай размер такой, Что зыбок, растворим и вместе Не давит строгой полнотой. Ценя слова как можно строже, Люби в них странные черты. Ах, песни пьяной что дороже, Где точность с зыбкостью слиты! То - взор прекрасный за вуалью, То - в полдень задрожавший свет, То - осенью, над синей далью, Вечерний, ясный блеск планет. Одни оттенки нас пленяют, Не краски: цвет их слишком строг! Ах, лишь оттенки сочетают Мечту с мечтой и с флейтой рог. Страшись насмешек, смертных фурий, И слишком остроумных слов (От них слеза в глазах Лазури!), И всех приправ плохих столов! АЛЛЕГОРИЯ Слепое, тяжкое, властительное лето! Как деспот праздный ты, следящий пыток ряд, С своим сообщником, потоком ярким света! Устав, зеваешь ты. А люди грузно спят, Покинув все труды. И жаворонок звонкий Не пел. Ни ветерка, ни облачка, все спит. Натянута лазурь, как некий завес тонкий, И в неподвижности молчание скользит. Кузнечики в траве молчат в изнеможенье. По пестрым камешкам не скачут ручейки, Полуиссохшие, и не поят реки. Лишь неустанное и яркое вращенье Муара движется, в обманчивой дали, И, черно-желтые, проносятся шмели. ГОСТИНИЦА Под кровлей красною гостиница! отрада Для всех, кто долго шел по пыли в знойный день: Гостиница "Восторг"; из ближних деревень Вино, и мягкий хлеб, и паспорта не надо! Здесь курят, здесь поют, здесь можно ночевать. Хозяин - старых дней солдат; но молодая Хозяйка про любовь болтает, поспевая Пяток своих ребят поить, кормить, чесать. Со стен бревенчатых "Малек Адель" и "Маги" Приветствуют гостей, исполнены отваги, И в комнате стоит приятный запах щей. Чу! слышишь мерный шум? то голосом гудящим Завторил котелок с плиты - часам хрипящим... В открытое окно глядит простор полей. БЛАГОРАЗУМИЕ Дай руку, не дыши - присядем под листвой, Уже все дерево готово к листопаду, Но серая листва хранит еще прохладу И света лунного оттенок восковой. Давай забудемся. Взгляни перед собой. Пусть ветер осени возьмет себе в награду Усталую любовь, забытую отраду, И гладит волосы, задетые совой. Отвыкнем от надежд. И, душу не тираня, Сердца научатся покою умиранья У красок вечера над сумерками крон. Будь перед сумраком тиха, как перед схимой, И помни: ни к чему тревожить вещий сон Недоброй матери - природы нелюдимой. СТИХИ, ЗА КОТОРЫЕ ОКЛЕВЕЩУТ До гроба этот вечер не забуду. Я к твоему прислушивался сну И вдруг постиг, услышав тишину, Как пусто все, как мертвенно повсюду. Любовь моя! Тебе, такому чуду, Как первоцвету, жить одну весну! О темный страх, в котором я тону! Но спи же, спи. Я здесь, я спать не буду. О бедная любовь, как ты хрупка! Глядится смерть из сонного зрачка, И вздох похож на смертное удушье. О сонный смех, в котором тайно скрыт Тот роковой, тот жуткий смех навзрыд... Очнись, молю! Скажи - бессмертны души? СБОР ВИНОГРАДА О, что в душе моей поет, Когда с рассудком я в разлуке? Какие сладостные звуки! То кровь поет и вдаль зовет. То кровь и плачет, и рыдает, Когда душа умчится вдруг, Неведомый услыша звук, Который тотчас умолкает. О, кровь из виноградных лоз! О ты, вино из вены черной! Играйте, пойте! Чары грез Несите нам! Четой проворной Гоните душу, память прочь И на сознанье киньте ночь! СТИХИ ЮНОСТИ УТРЕННИЙ БЛАГОВЕСТ Пурпурно-рыжая Аврора Последних жарких дней огнем, Как страстью, жаждущей простора, Обуревает окоем. Ночь, отливая синевою, Истаивает, словно сон. Коралловою полосою Угрюмый запад обнесен. Вдоль затуманенной равнины Росы мерцают светляки. Луч солнечный, косой и длинный, Вперяется в клинок реки. С невнятным шумом пробужденья Свивается в один венок Дыханье каждого растенья Почти невидимый дымок. Все ярче, шире и привольней, Подробней дали полотно: Встает село под колокольней; Еще одно; еще одно Зарделось - в нем взыграло пламя. Багровым отсветом небес Оно сверкнуло над полями, Метнулось в молчаливый лес, Отброшенное мимоходом Зеркальным лемехом сохи. Но вот, в согласии с восходом, Заголосили петухи, Вещая час большого неба, Глаз, протираемых до слез, Куска проглоченного хлеба И стука первого колес, Час неуюта и озноба, Пронзительного лая псов И вдоль тропы - одной до гроба Тяжелых пахаря шагов. А вслед - последняя примета Дня, распростершего крыла: Творцу Любви, рожденью света Поют хвалу колокола. УЖИН В каморке холодно и сумрачно, и муж Вернулся весь в снегу, и так как он к тому ж Три дня уже молчит и ртом поводит сжатым, Жена тревожится и все грозит ребятам. Кровать, сундук дрянной, четыре стула, стол С ногой надломленной и полог, что расцвел Размазами клопов по ткани, прежде белой; Все дышит мерзостью и грязью застарелой. Муж - крутолоб; глаза с огнем суровых дум, В которых светится порой душа и ум; Таких, как он, зовут обычно "парень дюжий"; Жена и молода, и прочих баб не хуже. Но гибельной рукой их душит Нищета, И быстро, каждый день, сдирается с них та Почтенность грустная, что в человечьем горе, И стать им грубыми самцом и самкой вскоре!.. Все с жадностью они сгрудились у стола, Вкруг супа с требухой, и тень их облегла, Кривясь уродливо и шевелясь понуро, Все стены: лампа там была без абажура.