Когда б в покорности незнанья…
1
Когда б в покорности незнаньяНас жить создатель осудил,Неисполнимые желаньяОн в нашу душу б не вложил,Он не позволил бы стремитьсяК тому, что не должно свершиться,Он не позволил бы искатьВ себе и в мире совершенства,Когда б нам полного блаженстваНе должно вечно было знать.
2
Но чувство есть у нас святое,Надежда, бог грядущих дней, —Она в душе, где все земное,Живет наперекор страстей;Она залог, что есть понынеНа небе иль в другой пустынеТакое место, где любовьПредстанет нам, как ангел нежный,И где тоски ее мятежнойДуша узнать не может вновь.
Кто видел Кремль в час утра золотой…
Кто видел Кремль в час утра золотой,Когда лежит над городом туман,Когда меж храмов с гордой простотой,Как царь, белеет башня-великан?..
Я видел тень блаженства…
Я видел тень блаженства: но вполне,[87]Свободно от людей и от земли,Не суждено им насладиться мне.Быть может, манит только издалиОно надежду; получив, – как знать? —Быть может, я б его стал презиратьИ увидал бы, что ни слез, ни мукНе стоит счастье, ложное как звук.
Кто скажет мне, что звук ее речейНе отголосок рая? что душаНе смотрит из живых очей,Когда на них смотрю я, чуть дыша?Что для мученья моего она,Как ангел казни, богом создана?Нет! чистый ангел не виновен в том,Что есть пятно тоски в уме моем;
И с каждым годом шире то пятно;И скоро все поглотит, и тогдаУзнаю я спокойствие, оно,Наверно, много причинит вредаМоим мечтам и пламень чувств убьет,Зато без бурь напрасных приведетК уничтоженью; но до этих днейЯ волен – даже – если раб страстей!
Печалью вдохновенный, я поюО ней одной – и все, что чуждо ей,То чуждо мне; я родину люблюИ больше многих: средь ее полейЕсть место, где я горесть начал знать,Есть место, где я буду отдыхать,Когда мой прах, смешавшися с землей,Навеки прежний вид оставит свой.
О мой отец! где ты? где мне найтиТвой гордый дух, бродящий в небесах?В твой мир ведут столь разные пути,Что избирать мешает тайный страх.Есть рай небесный! – звезды говорят;Но где же? вот вопрос – и в нем-то яд;Он сделал то, что в женском сердце яХотел сыскать отраду бытия.
О, не скрывай! ты плакала об нем…
О, не скрывай! ты плакала об нем —И я его люблю; он заслужилТвою слезу, и если б был врагомМоим, то я б с тех пор его любил.И я бы мог быть счастлив; но зачемИскать условий счастия в былом!Нет! я доволен должен быть и тем,Что зрел, как ты жалела о другом!
К*
Ты слишком для невинности мила,[88]И слишком ты любезна, чтоб любить!Полмиру дать ты счастие б могла,Но счастливой самой тебе не быть;Блаженство нам не посылает рокВдвойне. Видала ль быстрый ты поток?Брега его цветут, тогда как дноВсегда глубоко, хладно и темно!
Кто в утро зимнее…
Кто в утро зимнее, когда валитПушистый снег и красная заряНа степь седую с трепетом глядит,Внимал колоколам монастыря;В борьбе с порывным ветром этот звонДалеко им по небу унесен, —И путникам он нравился не раз,Как весть кончины иль бессмертья глас.
И этот звон люблю я! – Он цветокМогильного кургана, мавзолей,Который не изменится; ни рок,Ни мелкие несчастия людейЕго не заглушат; всегда один,Высокой башни мрачный властелин,Он возвещает миру все, но сам —Сам чужд всему, земле и небесам.
вернуться87
«Я видел тень блаженства; но вполне…»
Здесь Лермонтов говорит, по-видимому, о своей безответной любви к Н. Ф. Ивановой.
вернуться88
Sie ist zu schon um tugendhaft zu sein, Um treu zu lieben, ist zu lieblich sie; Wohl tausend Herzen konnte sie erfreun, Doch selbst, – sclbst glucklich wird sie nie.
К** («Ты слишком для невинности мила…»)
Перед стихотворением в автографе немецкий оригинал первых четырех стихов:
Автор немецкого текста не установлен. На полях приписка рукой Лермонтова:
«L'ame de mon ame» («Душа моей души»).