IV
В летний день, бывало,
По воскресеньям, уходил он в рощу,
Что примыкала к городскому валу,
И где паслись коровы. Звук свирели
Пастушеской и ржанье кобылицы
Стреноженной, и перекатный шум
Колеблемых дыханьем ветра листьев,
Как музыка, ласкали слух его;
И вдоль ручья он уходил далеко
От города; и как рыбак, который,
Закинув удочку, ждет целые часы
Улова, чтоб не даром голодая,
Прийти в свою семью с лещом иль щукой, —
Так, походя, весь день, он ждал чего-то
Необычайного: прислушивался к ветру,
Приглядывался к искрам солнца в струйках
Чешуйчатых, ласкающих камыш;
Или под тень развесистой ракиты
Ложился на песок, и напряженно,
Как бы подглядывая чей-то вечно
Теряющийся шаг, глядел он
На все далекое и близкое, как будто
Боялся проглядеть или проспать
Неведомое им в природе чудо
Или виденье… Сам не понимал он,
Что иногда таилось у него
В душе болезненной, готовой верить
И в красоту, и в бога, и в природу,
И в демона.
V
В двенадцати верстах
От города был монастырь. На берегу
Оки стоял он, заслонившись рощей
Березовой от столбовой дороги.
И летом он ходил туда — молиться.
Но что мудреного, что наш мечтатель
Любил крутой, высокий берег — вид
На луговую сторону реки,
Возобновленный, бедный монастырь
И те развалины, где находился
Великокняжеский когда-то терем.
Там, по преданью, жил когда-то
Или гостил великий князь Рязанский
(Олег, колеблющийся современник
Побоища на Куликовом поле).
Невзрачен был вид этих теремов
Или развалины: то был не замок,
И не дворец, а просто дом кирпичный,
Без потолка, с обрушенным карнизом
И маленькими окнами. (Без окон,
С подвальным входом, нижний был этаж).
Обломками старинных изразцов
И кирпичей засыпанные сени
Высокою крапивой заросли,
Тогда как на стенах, вверху, ютились
Березки и кудрявились кусты…
VI
Все проходили равнодушно мимо
Кирпичных стен неживописной этой
Развалины; один Вадим Кирилин
Любил там по часам стоять и слушать,
Как наверху весенний ветерок,
Порхая, шелестил листвой березок,
И как там пели птички… Это все
Невольно говорило сердцу и уму,
Что жизнь и знать не хочет ни о том,
Что было, ни о том, что будет. Всю
Природу удовлетворяет миг
Насущного… Но мы не таковы!
Без прошлого и будущего мы
Не можем жить, принадлежа всецело
Обоим, как растительная жизнь
Принадлежит корням, цветочной пыли
И завязи плодов. Между грядущим
И прошлым мы — таинственная точка,
Лучистая, которая нам светит
Или назад, или вперед… Кирилин
Любил, оглядываясь, рисовать
И нашу быль, и наши небылицы:
Немудрено, что стоя перед этой
Красноречиво-бедной стариной,
С ее нерадостно прожитым веком,
Мечтал он и, мечтая, домечтался
До лихорадочного бреда. Вот как сам
Описывал он мне свой странный бред,
Наверное прикрашенный его
Живой фантазией: