Умерших воскрешать
Не колдовство — искусство.
Не каждый мертвый — мертв:
Подуй на уголек —
Раздуешь жизни пламя.
И оживет забытая беда,
И зацветут засохшие надежды.
Своим пером его освоив почерк,
Естественно, как собственную, ставь
Его автоматическую подпись.
Хромай, холь он хромал,
Как клялся он, клянись.
Он черное носил — ходя лишь в черном,
Подагрой он страдал —
Страдай подагрой ты.
Интимные безделицы копи —
Перчатку, плащ, перо…
Вокруг вещей привычных
Построй привычный дом
Для страшного жильца.
Ему даруя жизнь, остерегайся
Могильного пристанища его,
Чтобы оно теперь не опустело.
Завернутый в его истлевший саван,
Сам место ты свободное займешь.
ЛАТНИКИ НА ГРАНИЦЕ
(Перевод И. Озеровой)
Готы, гунны, вандалы, исаурианские горцы,
Римляне не по рожденью, а по случайности службы,
Знаем мы все так мало (больше мы знать не хотим)
О Метрополисе странном: о храмах его со свечами,
Сенаторах-педерастах, облаченных в белые тоги,
Спорах на ипподроме, кончающихся резней,
О евнухах в пышных салонах.
Здесь проходит граница, здесь наш бивак и место,
Бобы для походной кухни, фураж для наших коней
И тяжесть римских доспехов. Ну, хватит! Лишь тот из нас,
Кто в сумасшедшей скачке, достав тетивой до уха,
Вбивает тяжелые стрелы в чеканные латы персов,
Пронзая насквозь доспехи, успех завершая копьем, —
Лишь тот достоин почета, достоин нашей любви.
Меч свой в ножны вложить властно велел Христос
Святому Петру, когда стража их превзошла числом.
Тогда и была дана Святому Петру возможность
Словом поднять толпу, на помощь ее призвать.
Петр нарушил обет и от Христа отрекся.
У нас за случай такой — забрасывают камнями,
А не возводят в сан…
Ни веры, ни истины нет, ни святости в Церкви Петровой,
А справедливости нет ни во дворце, ни в суде.
Священнику все равно, что мы продолжаем дозором
Посменно стоять на валу. Достаточно нам вместо бога,
Чтоб на хоругви дракон от ветра распахивал пасть.
Сердце империи — мы, а не этот облупленный город:
Гнилому дереву жизнь продлевает только кора.
СЕЛЬСКИЙ ОСОБНЯК
(Перевод И. Озеровой)
Этот дом старинный столь известен
Лепкой и великолепьем лестниц,
Он высокомерьем шелковиц
Унижает все дома в округе.
Прежде были у него владельцы:
Был отец, наследник-сын и внук.
Пережив последнего из рода,
Дом теперь в пожизненной аренде.
Не было намека на крушенье —
Ни фамильных призраков, ни крыс,
И в саду фруктовые деревья
Зеленели стройными рядами.
Спальня с очень низким потолком
В эти годы не пугала спящих.
Новым поколеньям неудобства
Принесли бессонницы удушье.
В чопорной почтенности гостиной
Старые ирландские бокалы
Были вдвое ярче, отражаясь
В навощенной памяти стола.
Временно обоями с цветами
Здесь хозяйка приручила стены,
Но благочестивый реставратор
Серые панели обнажил.
Дети старый дом до слез любили,
Были многоцветны цветники,
Под защитой полога супруги
Долгой ночью радовали плоть.
Хлам — на чердаке, в подвале — плесень,
Не играют соки в старом дубе
Прочных балок: если распилить,
Как живое дерево, заплачут.
…Парр почтенный прожил сто пять лет
(Королю он так похвастал Карлу),
Когда он покаялся публично
В прелюбодеянии с потомком.
Умер Парр, не умер особняк,
И его жильцы переливают
Юность в исторические вены,
Но роняет черепицу крыша.
Хоть покинул дом последний в роде,
Разрывая давнее заклятье,
Ставят к трапезе ему прибор,
И постель пустую на ночь греют.
Не вернуть его к беседам праздным
Над прудом с рисунком белых лилий,
К ритуально-чинному застолью
Генеалогических гостей.