И пропал кошмар тюремный,
Ярко вспыхнула Заря
И из пропасти подземной
Я умчался, весь горя.
Крылья шумно заплескали
В море вольной синевы.
Эту радость Вы мне дали,
Эти крылья дали Вы!
* * *
Пылает факел погребальный
И в тьму безвестную влечет,
А Юность песнею прощальной
К забытым снам меня зовет.
О счастьи вкрадчиво вещает,
Что по возврате ждет меня,
И в ночь осеннюю бросает
Гирлянды яркого огня.
Но путеводный факел жадно
Стремится вдаль, во тьму скользя,
И я, – усталый – безотрадно
Шепчу: «Вернуться мне – нельзя!»
Где я прошел, мою путину
Снегами Смерти занесло,
И вихрь в бездонную пучину
Умчал и парус, и весло.
Померкли ясные созвездья,
Все гуще тьма, все круче сход,
И медный колокол возмездья
В глухой дали про Смерть поет.
И песня Юности смолкает,
И тщетно сердце иногда
К ней стон испуганный бросает…
В ответ ни эха… ни следа…
Воспоминание
Ах, сегодня опять он воскрес,
Похороненный памятью миг!
И явился в венке из чудес,
В ожерельи из грез молодых.
Да, он с прежней улыбкой стоял,
Да, он в прежнем весеннем венке,
Но заброшен и темен мой зал,
Посвященный богине – Тоске.
И улыбке в ответ не нашлось,
У меня ни улыбки, ни слов…
Только сердце безумно рвалось
За стихающим звуком шагов…
Ворон войны
Гулко ударил войны слепой гром,
Ворон зловещий примчался и сел,
Клювом он движет, как острым ножом,
Взор его жаден, безумен и смел.
Когти он в тело живое вонзил,
Крыльями бурю пожара зажег,
Сердце и перья в крови омочил,
Трубит победу в пылающий рог.
Звуки летят, словно дьявольский вой,
Скована страхом поникшая даль,
Смерть пролетает в фате огневой
И на руинах рыдает Печаль.
Он улетает, и следом за ним
Тянутся змеи проклятий и слез,
Тянется черный, удушливый дым,
Стрелы укоров, бессильных угроз.
Он улетает… И что ему плач?
Что ему горе и ропот земной?
Он насладился, извечный палач,
Мукой, слезами и кровью людской.
Целен и жаден он был на пиру,
Но неспокоен возвратный полет:
Снова почуял он злую игру,
Снова убийство пьянит и влечет!
Видение
Небо Грехом окаймилось,
Ложью покрылась Земля,
Солнце печалью затмилось,
Кровь оросила поля.
Дикие ужасы пляшут,
Горе пред ними трубит,
Черные вестники машут,
Слышен напев панихид.
Красные звуки набата…
Горький напев похорон…
Солнце Тоскою объято…
Кровью залит небосклон…
Близки реченные трубы,
Веет могильная тень.
Жизнь истомленные губы
К Смерти прижмет в этот день!
* * *
Еще пылают вышки башен,
Еще ласкает их закат,
Но мрак ночной в упорстве страшен
И крылья ночи уж шуршат.
И взор ее совиный, мутный
Плывет и – как водоворот
Вбирает блеск дневной, минутный
И чуждым холодом гнетет.
И башни в серых волнах тонут,
Смывает их вершины мгла,
И, – как испуганные, – стонут
В глухой дали колокола.
Но вскоре вопли их стихают,
Земля безмолвна, как погост,
Бесшумно тени пролетают,
Бесшумно льется шепот звёзд.
Предсмертное слово
Сковали мне руки цепями
И заперли в камере грязной,
И пьяными, злыми словами
Ругали меня безобразно.
И спорили долго о казни,
Чтоб было в ней больше позора,
Но выслушал я без боязни
Ползучую весть приговора.
И вот бессердечные гномы
Меня окружили, толкаясь,
Подняли со связки соломы
И вон повели, насмехаясь.
На двор привели, привязали…
Я знал, что сейчас умираю…
И губы мои задрожали,
И с них сорвалось: «Презираю!»
Памяти Чехова
Из печальных, осенних цветов
Благородной и нежной рукою
Много сплел он душистых венков,
Окропленных вечерней росою.
Не был он закаленным бойцом
И глашатаем Солнца и Счастья, –
Он, – скорее, – был лунным лучом
Посреди темноты и ненастья.
Он, как месяц, печально проплыл
И холодным, но ласковым светом
Бездыханную ночь озарил
И – как месяц, – погас пред рассветом…
Земная скорбь
В бесколонном сияющем храме
Звезды пели лучистые гимны,
Возжигали безгрешное пламя, –
Фимиам благовонный, бездымный.
А земля, обагренная кровью,
Погруженная в омут обманов,
Обращала к ним взоры с любовью
Из-за полога бледных туманов.
Но, отдавшись экстазу молитвы,
Не заметили звезды привета,
Не расслышали возгласов битвы
И земле не послали ответа.
И она с безнадежной мольбою
Осталась одинокой и пленной
И, закрывшись кровавой фатою,
Зарыдала с тоскою смиренной.