За каждой женскою фигурой
Стремится мой бесстыдный взор,
И канул в прошлое мой хмурый,
Бессильем сотканный позор.
Опять в задвинутом алькове
Всю ночь – до зорь рассветных вплоть, –
Я славлю буйство жаркой крови
И страстью зыблемую плоть!
Вечера
1
Вечер кровь из солнца выпил
И багряными руками
Ожидания рассыпал
Над померкшими полями.
В мгле туманных занавесок
Бледный лик луны маячит,
Над уснувшим перелеском
Тишина как будто плачет.
И как черный, вещий ворон
Мрак ночной на землю мчится,
И земля под жутким взором
Скорбно никнет и томится…
2
Облака позолочены
Опьяненным закатом,
Кудри кленов всклокочены
Вздохом ветра крылатым
Грусть смиренною рясою
Шелестит на закате,
Над пустынной террасою
Веет миг благодати…
3
(Сонет)
Каким-то старческим, проникновенным взором
Глядят глаза холодных зимних вечеров.
Как будто бы с их губ слететь упрек готов
И прозвучать душе усталой приговором.
И занят с ними я безмолвным разговором,
Пред ними с тайн своих срываю я покров,
Бросаюсь в омуты уж виденных мной снов
И снова прохожу по старым коридорам.
Тревожу я в душе истлевший прах гробниц,
Забытые слова твержу я еле внятно
И вновь люблю черты разлюбленных мной лиц,
И вновь люблю любовь, пред ней склоняясь ниц…
А вечер шепчет мне, что плен былых темниц
Разрушен навсегда и счастье невозвратно!
4
Вечер в гроб золотой заключен.
Плачут росы, горюя о нем.
Воздух тихой тоской опьянен,
Напоен темноструйным вином.
Вышел месяц – немой паладин
На раздолья надземных пустынь.
Вечер шепчет с листами осин,
Купол неба печален и синь
Словно ликами грустных невест,
Ночь полна хороводами звёзд,
И все тихо и глухо окрест,
И безгласна земля, как погост…
5
Я славлю плен тюремных камер
И пенье тяжкое оков.
Мой дух в объятьях злобы замер,
Забыл названья нежных слов.
Мне милы мрачные решетки
И вид суровых, черных плах,
И смертный приговор короткий,
И топора свистящий взмах.
Мне песня виселиц понятна,
Я полюбил ее давно,
И свежей, красной крови пятна –
Мое любимое вино!
В горенке
В полутемной, тесной горенке
Шьет швея с утра – весь день.
С ней ребенок – мальчик хворенький,
Бледный, тихенький, как тень
Он в углу сидит с игрушками,
Но не видит их давно,
И за беленькими мушками
Робко тянется в окно.
Взор туманится слезинкою…
Стук машинки… Мать грустна…
Он растает чистой льдинкою
В дни, когда придет весна.
В монастыре
Ангельские гласы,
Зыбкий свет свечей.
Складки черной рясы
Давят вздох грудей.
Губы шепчут стих канона,
Губы жаждут губ других,
Тщетны земные поклоны,
Тщетны взоры на иконы,
На угодников святых.
Шлет проклятья клирос
Страсти и грехам.
В сердце трепет вырос,
Тесен мрачный храм.
Громче клиросного пенья
Пенье крови молодой:
Иго кроткого терпенья
И надежды на спасенье
Смыл, умчал весенний зной.
Непокойное сердце мятежится,
Взор в огне и в огне голова…
А под солнцем – невинная – нежится
И целуется с ветром листва.
Все острее желанья лукавые,
Громче песни губительных бурь…
А над храмом шпили златоглавые
Омывает святая лазурь.
Революционерам
И ваша память для потомства,
Как труп, в земле схоронена.
Тютчев , «Декабристам»
Не вашими кровавыми руками
Престол и храм свободе созидать:
Вы были, суть и будете рабами,
Тюрьмой вы рождены – и умирать
Вам суждено в цепях и за стенами!
Неведома вам страсти благодать,
Дешевой краской выкрашено знамя,
К которому вы мните мир собрать…
Дохнет судьба – и смет эту краску,
И смерть, сломив кичливое древко,
Сама создаст нежданную развязку!
Груз высших дел затонет глубоко,
И поглядит презрительно потомок
На груды ваших нищенских котомок!
Из цикла «Morituri»
Усталый
Я прохожу пустынной площадью,
Огни горят – и не горят.
Костыль мой землю мерит ощупью
Но вкован в даль потухший взгляд.
На снеговой, просторной скатерти
Чертит Луна слова поэм,
Безлюдно на церковной паперти
И крест над колокольней нем.
Устал. Упасть на землю хочется,
Лицом в холодный, белый снег.
И в душу-раненую просится
Мятели-девственницы смех.
В тюрьме
Тюрьма сжимает злые челюсти
И тяжко давит крышей сводчатой,
А там, за рамою решетчатой
Весенний вечер полон прелести.
Вон – мужики из поля с сохами
Ползут, стегая кляч заморенных,
А мы из-за дверей затворенных
Глядим на них с немыми вздохами.
Ах, звон цепей… То уголовные
С этапом нынче отправляются…
Темнеет… Своды надвигаются
И душат ласки их бескровные!
Самоубийца
Измучился без места… За год
Нужда измаяла, затерла.
Но нынче, спать лишь в доме лягут,
В петлю я смело всуну горло.
Повисну я с коротким хрипом,
Тихонько стукнув половицей…
Над чердаком – к зеленым липам
Приникнет месяц бледнолицый.
Луна… Когда-то гимназистом
Я тоже бегал на свиданье
И подзывал условным свистом
В кусты «небесное созданье».
Потом работа – голод – пьянство –
В итоге – целый год без дела,
Петля – последнее убранство…
Довольно думать! Надоело!
Приделать галстук надо ловко,
Чтоб избежать ненужной муки…
Какая твердая веревка…
И как дрожат больные руки!
* * *
Завесы с тайн души отдернув,
Я заглянул в немую жуть,
И едких чувств и мыслей жернов,
Крутясь, дробит больную грудь.
И тщетно вновь хочу набросить
Покров на то, что вызвал сам!
Вот – в наказанье – злая проседь
Ползет, как змей, по волосам.
Ах! не исправить мне ошибки
И не разрушить жуткий плен,
Как не согнать с лица улыбки
Тебе, несчастный Гуинплэн!