Без меня — не значит без присутствия, значит — без присутствия меня — в себе. А я — это прежде всего уединение. Человек от себя бегущий — от меня бежит. Ко мне же идущий — к себе идет: за собой, как за кладом: внутрь себя: внутрь себя — земли, и себя — моря, и себя — крови, и себя — души.
Поскольку я умиляюсь и распинаюсь перед физической немощью — постольку пренебрегаю — духовной. «Нищие духом» не для меня. («А разве Вас не трогает, что человек говорит одно, а делает другое, что презирает даже дантовскую любовь к Беатриче, а сам влюбляется в первую встречную, — разве Вам от этого не тепло?» — мне — когда-то — в берлинском кафе — Эренбург. И я, холоднее звезды: — НЕТ.)[147]
И Вам — нет. На все, что в Вас немощь — нет. Руку помощи — да, созерцать Вас в ничтожестве — нет[148]. Я этого просто не сумею: ноги сами вынесут — как всегда выносили из всех ложных — не моих — положений:
[Ибо где я согнут — я солган…(Пер. с нем. М. Цветаевой)].
Я не идолопоклонник, я только визионер[149].
МЦ.
Спасибо за Raron[150]. Спасибо за целое лето. Спасибо за правду.
[Храни тебя Бог, это было бы слишком прекрасно!
Храни тебя Бог, этому не суждено было быть. (Пер. с нем. М. Цветаевой.]
27
<СЕНТЯБРЬ 1936 ГОДА, ВАНВ>
[ПИСЬМО ОТПРАВЛЕНО НЕ БЫЛО.]
<…> Мне для дружбы, или, что то же, — службы — нужен здоровый корень. Дружба и снисхождение, только жаление — унижение. Я не Бог, чтобы снисходить. Мне самой нужен высший или по крайней мере равный. О каком равенстве говорю? Есть только одно — равенство усилия. Мне совершенно все равно, сколько Вы можете поднять, мне важно — сколько Вы можете напрячься. Усилие и есть хотение. И если в Вас этого хотения нет, нам нечего с Вами делать.
Я всю жизнь нянчилась с немощными, с нехотящими мочь, и если меня от этого не убыло, то только потому, что меня, должно быть, вообще убыть не может; если меня от этого не убыло, тем от меня — не прибыло. С мертвым грузом нехотения мне делать нечего, ибо это единственный, которого мне не поднять.
Если бы Вы ехали в Париж — в Национальную библиотеку или поклониться Вандомской колонне[151] — я бы поняла; ехали бы туда самосжигаться на том, творческом. Вашем костре — я бы приветствовала. Если бы Вы ехали в Париж — за собственным одиночеством, как 23-летний Рильке, оставивший о Париже бессмертные слова: «Я всегда слышал, что это — город, где живут, по-моему — это город, где умирают»[152] — ехали в свое одиночество, я бы протянула Вам обе руки, которые тут же бы опустила: будь один!
Но Вы едете к Адамовичу и К°, к ничтожествам, в ничтожество, просто — в ничто, в богему, которая пустота больша я, чем ничто; сгорать ни за что — ни во чью славу, ни для чьего даже тепла — как Вы можете, Вы, поэт!
От богемы меня тошнит — любой, от Мюргера[153] до наших дней; назвать Вам разницу? Тогда, у тех, был надрыв с гитарой, теперь — с «напитками» и наркотиками, а это для меня — помойная яма, свалочное место, — и смерть Поплавского, случайно перенюхавшего героина (!!! NB! всё, что осталось от «героя») — для меня не трагедия, а пожатие плеч. Не жаль, убей меня Бог, — не жаль. И умри Вы завтра от того же — не жаль будет.
Да, недаром Вы — друг своих друзей, чего я совершенно не учла и не хотела учитывать, ибо свое отношение к Вам (к Вашему дару) — построила на обратном.
Бедное «дитя города»! Вы хотите за такое — жизнь отдавать? Да такое ее и не примет.
Этой зимой я их (вас!) слышала, — слушала целый вечер в Salle Trocadero — «смотр поэтов»[154]. И самой выразительной строкой было:
Честное слово, этим человеком я себя почувствовала — после этого вечера.
Когда человек говорит: я — мертв, что же: попробуем воскресить! (И воскрешала!) Но когда человек говорит: я — мертв и НЕ хочу воскреснуть, — милый друг, что же мне делать с трупом???
147
В ответном (единственном сохранившемся) письме от 18 сентября 1936 г. Штейгер писал Цветаевой: «Да, Вы можете быть, если захотите — “ледянее звезды". Я всегда этого боялся…» (Цветаева М. «Хотите ко мне в сыновья?» С. 67).
148
В том же письме Штейгер писал: «Вы так сильны и богаты, что людей, которых Вы встречаете, Вы пересоздаете для себя по-своему, а когда их подлинное, настоящее все же прорывается, — Вы поражаетесь ничтожеству тех, на ком только что лежал Ваш отблеск, — потому что он больше на них не лежит». (Там же.)
149
По поводу «визионерства» Цветаевой Штейгер писал ей: «Вы совершенно правы, конечно Вы “визионер”. Но каково тем, кого Вы “увидите”, насмотритесь и потом перестаете видеть». (Там же.)
150
По-видимому, Цветаева благодарит Штейгера за фотографии могилы Рильке (на кладбище близ поселка).
151
Колонна, установленная на Вандомской площади в Париже (1806–1810) в честь побед Наполеона.
153
Мюргер — французский писатель Анри Мюрже (1822–1861), прошедший школу первых литературных навыков в среде артистической богемы. Автор книг «Сцены из жизни богемы», «Сцены из жизни молодых людей» и др.
154
… «смотр поэтов» — вероятнее всего, речь идет о большом вечере поэтов, состоявшемся 15 февраля 1936 г. в Salle des Societes Savantes (а не в Salle Trocadero, как пишет Цветаева). Предполагалось, что в вечере примут участие более тридцати поэтов.