Не понравится – и не нудятся.
Год промаются, год потрудятся,
А придет пора – не останутся:
Воле-матушке всяк поклонится
И пойдет туда, куда хочется.
Было времечко, время вольное,
Время вольное, переходное.
Но пришла на волюшку невзгодушка.
Юрьев день[3] у бедной воли отняли
И детей ее, людей свободныих,
В кабалу по смерть боярам отдали.
С той поры лихой воля-матушка
От бояр ушла во дремучий лес,
Во сыром бору схоронилася,
С темной ноченькой породнилася.
Ходит по лесу, по глухим местам,
С бурей грозною потешается,
С частым дождичком по корням стучит,
А в осенний день, в непогодушку,
Тянет песенку про невзгодушку
Или по полю с вихрем кружится,
Или по небу, с ветром буйныим,
Тучи черные разгонять учнет –
Не мешали бы, непроглядные,
Красну солнышку светить на землю.
А иной порой залетит в село,
Зашумит в трубе, застучит в окно
И шепнет тому, кому надобно,
Кто на барщине от работы мрет:
«Аль забыл меня, крепостной народ!
Позови, смотри, коль понадоблюсь,
Коль пора придет старый счет свести!»
Ходит много лет, не стареется;
И давно уж ждет, не пришла ль пора,
Не отыщется ль богатырь какой,
И забытую, и заглохшую,
Пустит волюшку на крещеный свет.
И дождалася! С Дону тихого
Атаман Степан Тимофеевич
Крикнул грозный клич! гаркнул с посвистом!
И сошлись к нему добры молодцы,
Слуги верные воли-матушки!
А за ними вслед и сама она
Долго ждать себя не заставила!
Лишь заслышала – встрепенулася!
Птицей вольною обернулася!
Прилетела к нам, поселилася,
Добрым молодцам полюбилася!
Атаман ее принял с почестью;
Погулял он с ней, понатешился!
Перемолвился да условился
С того времени вместе путь держать.
Где пройдет атаман, там и воле быть!
-----
Мы не воры, не разбойнички,
Атамановы работнички,
Атамановы работнички,
Есауловы[4] помощнички.
Мы веслом махнем – корабли возьмем!
Жги!
Кистенем махнем – караван собьем!
Жги!
А ножом махнем – всех бояр побьем!
Жги!
<1871>
Ермак
Он был казак. Брега родного Дона
Его взрастили в зелени полей;
Как верный сын свободного притона,
Не признавал он ставленых властей.
Гулял свободно, грабил караваны
И ужас наводил он на купцов;
Не страшны были царские охраны
Отборной шайке вольных удальцов.
Но надоело для корысти чуждой
Свой хоровод разбойничий водить –
И захотелось честной, верной службой
Свои грехи былые искупить.
Прослышал он, что кличут клич с Урала,
Зовут на помощь с камских берегов,
Где храбрых горсть победно охраняла
Обширный край от натиска врагов.
И он пошел туда с своей ватагой,
Вступил на службу к воинам-купцам;
Там вдоволь было тешиться отвагой
И разгуляться волжским молодцам.
Но не могли потехи обороны
Его души отважной утолить;
Проведал он, что есть в Сибири троны,
Которых мощь возможно сокрушить.
Хоть много их, язычников безбожных, –
Разбойник волжский, чудо-богатырь,
Он, во главе товарищей надежных,
Низринулся в далекую Сибирь.
Среди лесов и тундры многоводной
Он смело шел, встречался с врагом.
Непобедим порыв души свободной,
Когда она сражается с рабом.
Для них война считалася забавой;
Противостать враги им не могли;
И шли они с победоносной славой
Всё дальше в глубь неведомой земли.
Там Ермаку никто не прекословит,
Числу врагов он не подводит счет.
Кто льва рукой в пустыне остановит?
Кто, дерзкий, путь ему пересечет?
Настиг царя на воинской ловитве[5],
Повел своих, отвагою дыша,
И доконал врагов в кровавой битве,
Смешав их кровь с водою Иртыша.
И снарядил он к Грозному посольство,
Чтоб рассказать, как справился с врагом,
Просил забыть былое своевольство
И царством бил державному челом.
И царь послов с приветом ясным встретил,
И принял дар донского казака,
На подчиненье милостью ответил,
Не вспомянул былое Ермака.
Он одарил отважных добровольцев
И шубу выслал с царского плеча
Тому, кто был, как вождь тех своевольцев,
Давно намечен жертвой палача.
Но час настал… Его из сотворенных
Не избежит никто и никогда!
На горсть бойцов, в сон крепкий погруженных,
Набросилась свирепая орда.
вернуться
3
Юрьев день – 26 ноября. В XIV-XVI вв. за неделю до Юрьева дня или в течение недели после него крестьяне могли перейти от одного помещика к другому. В конце XVI в. это право было отменено.