1915
«Едут быки»
Член городской управы Ф. А. Лузин получил снова телеграмму об отправке партии скота со ст. Великокняжеская. На этот раз будто бы отправлено 300 быков.
«Раннее утро», 26 апреля 1916 г.
«Быки-то!»
«Господи!»
«Ур-ра!»
«А говорят еще: мы обеднели мясом!»
«Да шут ли нам война!»
«Да с этаким запасом!..»
«Взгляни на этого: гора!
Цены, чай, нет быку такому!»
«Слыхал?» — хваленый бык сказал быку
другом;
«Слыхал. Но лучше б не слыхал».
«А что?»
«Все было бы спокойней:
Я не охотник до похвал.
Так отдающих явно… бойней!»
1916
Лишившись дочери любимой, Антигоны,
Богач Филон, как должно богачу
(Не скареду, я то сказать хочу),
Устроил пышные на редкость похороны.
«О матушка, скажи, как это понимать?
В смущенье молвила сквозь слезы дочь
вторая. —
Сестре-покойнице ужели не сестра я
И ты — не мать,
Что убиваться так по ней мы не умеем.
Как эти женщины, чужие нам обеим?
Их скорбь так велика
И горе — очевидно,
Что мне становится обидно:
Зачем они сюда пришли издалека
При нас оплакивать им чуждую утрату?»
«Никак, — вздохнула мать, — ты, дочь моя,
слепа?
Ведь это — плакальщиц наемная толпа.
Чьи слезы куплены за дорогую плату!»
* * *
В годину тяжких бед умейте отличать
Скорбь тех, кто иль привык, иль вынужден
молчать.
От диких выкриков и воплей неуемных
Кликуш озлобленных и плакальщиц наемных!
1915
Когда, среди богинь метнувши жребий, боги
Вводили жен в свои небесные чертоги,
Суровый бог войны, омытый весь в крови,
Взял в жены чуждую отраде материнства
Богиню грабежа и гнусного бесчинства.
Восторгов неземных и знойных чар любви
Неиссякаемый родник найдя в богине,
Бог неразлучен с ней поныне.
С тех пор, однако, для страны,
Охваченной огнем кровавого пожара,
Изнемогающей от вражьего удара,
Не так ужасен бог войны.
Как подвиги его божественной жены.
1915
В телеге колесо прежалобно скрипело.
«Друг, — выбившись из сил.
Конь с удивлением спросил, —
В чем дело?
Что значит жалоба твоя?
Всю тяжесть ведь везешь не ты, а я!»
* * *
Иной с устало-скорбным ликом,
Злым честолюбьем одержим,
Скрипит о подвиге великом,
Хвалясь усердием… чужим.
1916
Волк тяжко занемог:
Почти лишившись ног.
Лежал он, как колода,
Без ласки, без ухода.
В такой беде, увидевши Овцу,
Взмолился Волк:
«Роднулечка Овечка,
Остановись на два словечка!
Ты видишь: жизнь моя приблизилась к концу.
Ах, знаю, я — злодей, и нет мне оправданья!
Но злость ко мне растет пусть в ком-нибудь
другом,
А ты, ты сжалишься в порыве состраданья
Над умирающим врагом!
Предсмертной жаждою томимый нестерпимо,
Святая, кроткая, я об одном молю:
Помочь мне доползти к реке, текущей мимо.
Где я жестокие страданья утолю!»
«Ужель, — Овца в ответ, — я сделаюсь
виною
Того, чтоб ты остался жив,
Себя водою освежив
И закусивши после… мною?»
1916
Покинув бренный этот мир,
Обожествлен душой и телом,
Геракл на небе первым делом
Попал к богам на пир.
Геракла боги обступили,
С ним вместе чокались и пили,
Вели душевный разговор,
И хоть, подвыпивши, несли порою вздор,
Геракл их слушал терпеливо,
Всем крепко руки жал и кланялся учтиво,
Ответив дерзостью Плуто´су одному.
«Скажи, Гераклушка, — Зевс подошел
к нему, —
За что ты богача Плуто´са так обидел?»
«За то, — сказал Геракл, — что в жизни я не
видел
Его друзей средь честной бедноты,
Что все Плуто´совы приятели-любимцы
Сплошь негодяи-лихоимцы
И первые плуты!»