Выбрать главу
Глядеть вовнутрь, видеть все внутри — и вывернуться, чтобы всем нутром увидеть все вовне, всего себя внутри, в утробе жизни разглядеть.
* * *
Отдых на цвет — зеленый. Божий коровник в траве и, в той же самой траве, тело мое, крапленое родинками и родами, скальпеля смелой резьбой, — тело мое, Бог с тобой! — валяй по законам природы, валяйся в постели, в траве, мычи, ощущая мужчину, буквы пиши на коре ножом перочинным.
* * *
Молитва в минуту оргазма внятней господу богу. Ведь это его затея — благословение плодом. Буду же благословенна. Господи, даруй живот.
* * *
Влюбленная беременная женщина… Нет повести печальнее и гаже! Бледнея от тоски и токсикоза, кружить по городу местами обитанья Его. И вдруг увидеть, и бежать, бежать долой с — таких прекрасных! — глаз (не падать же, ей-богу, на колени!), и до утра рыданьями глухими тревожить гладь околоплодных вод…
* * *
Тьма. Тьма тьмущая. Сотни, сотни мгновений. Вдруг — огонек спички. Вдруг — огонек сигареты. Ты прикурил, ты куришь. Слава тебе, Боже!
* * *
Творенье должно быть натянуто как палатка Творенье должно быть натянуто как рогатка
Творенье должно быть натянуто как перчатка Но при этом в нем не должно быть никаких натяжек
36 КАДРОВ
Я и папа, очень красивый. Я и папа, еще красивый. Очень красивая я. Я и некто — господи, как его? Я и некто, я — в подвенечном. Костюм — тот же, некто — другой. Я и девочка. Я и две. Я — нечетко, но в толстом журнале. Вполоборота. И со спины. Многие лица. Многая лета. Дальше не вышло. Но это неважно: Некто рассеянный вынул пленку и засветил.
* * *
Не так подробно, Господи!
BLASONS Вдруг, не стерпев счастливой муки, Лелея наш святой союз, Я сам себе целую руки, Сам на себя не нагляжусь. Ходасевич. К Психее Психея же в ответ: — Земное, Что о небесном знаешь ты? Ходасевич. Искушение O corps qui fait par sa grande vertu Sentir un bien que j`ai cele… Anonim. Les blasons anatomiquis du corps feminim. Павлову Les yeux Мое лицо носит печать хорошей породы, хотя ничего хорошего нет у этой породы: сибирские священники, вологодские алкоголики, украинские евреи сонно аукаются в венах моих и артериях. Отсюда — разрез глаз, надрез глаз, порез скуластой скулы — а кто из нас не татарин? Зато мой профиль правилен и антикварен. Дабы начать поэму по возможности скромненько, даю мои глаза глазами моих любовников: "Они, как полная луна, лишают сна" — А.Р., отвергнутый кавалер, всем кавалерам пример: если девушке восемнадцать, с ней следует целоваться. "У тебя глаза красивые, как у меня" — М.П., так меня этим фраппе, что сегодня я тоже П. "Как у меня" — это: "полные огня", "горящие", "говорящие", "молчащие", "аще беззаконие назреши, Господи, Господи, кто постоит?" La bouche Я постою, но, скромная, опускаю ресницы (разумеется, длинные, тенистые) на щеки, с обратной стороны которых — мышца смеха, тренированная много лучше, чем мышца хлеба, не хуже, чем мышца, смарщивающая брови (См. "Анатомию для художников", автора не помню). Далее — рот, который много на себя берет, который сегодня целует, а завтра — воспоет, послезавтра же — с новой силой: "Глас той же, Господи, помилуй!" И продольной флейтой тянется шея, почти отрываясь от тела… И чешутся пальцы мужские — дотянуться, коснуться, сомкнуться на трепетной вые. Le con de la pucelle Я родилась голой. И эта нагота была наготой почки, наготой листа кроваво-зеленого в день четвертый мая, в ночной глубине. Я впервые себя вспоминаю голой — у ног подметающих небо елей, наготой змеи, в траве мелькающей еле. Колесом под откос и —