е».
И дружина бочонок с казной золотой
В волны синего моря кидает…
Волны, пенясь, кипят над морской глубиной,
Корабли, точно щепки, швыряет…
Видит Садко, что море все больше бурлит,
Все сильней и сильнее клокочет,
И дружине своей удалой говорит,
«Видно царь головы данью хочет!
Так давайте же, братцы, кидать жеребья —
Кому жертвою быть синю морю;
Если ваш, так быть вам, если мой — буду я,
И кидайте меня, не поспорю».
Все берут жеребья. Садке к шапку кладут,
Садко в море с своим их кидает,
Жеребья всей дружины не тонут — плывут,
Только Садкин ко дну упадает.
«Выпал жеребий мой морю жертвою быть,
Заплатить дань своей головою;
Без меня к Новугороду, братцы, вам плыть,
Увидаться с сторонкой родною.
Посадите меня на дубовой доске,
Дайте гусли мои золотые,
На дубовой доске и с гуслями в руке
Опустите на волны морские».
На дубовой доске посадили ею
И на синее море спустили;
Не взял Садко с собою добра ничего,
С ним одни его гусельки были.
И затихла вдруг буря на синих волнах,
Улеглася морская пучина.
И без Садки-купца на его кораблях
Понеслася по морю дружина.
2
На морской глубине, в светлом царском дворне
Ходят рыбы-киты и дельфины
И седые усы у царя на лице
Очищают от грязи и тины.
С неба солнца лучи светят в царский дворец,
Зажигают огни-изумруды,
Вот к палаты царя входит Садко-Купец,
За плечами у него звонкогуды.
«А! здорово, дружище! давно тебя ждем,—
Молвил Садко морской парь, зевая,
Рот широко раскрыв и зубчатым жезлом
Прочь придворных своих отгоняя,—
Много лет ты возил на своих кораблях
Нашим морем без дани богатство,—
Так за это потешь ты игрой на гуслях
Нашу царскую милость в приятство».
Садко кудри с лица прочь рукою отвел,
Взял он гусли свои звонкотуды,
И придворных царя смелым взглядом обвел,
И подумал себе: «Да, не худы!»
— Ладно! — молвил царю, я потешить не прочь
Вашу царскую милость игрою. —
И хватил по струнам во всю русскую мочь —
Моря гладь заходила волною.
Царь ладонями уши закрыл и кричит:
«Что за черт, за игра за такая?
Она царский наш слух нам совсем оглушит,
Это шутка для нас, брат, плохая!»
Садко руку отвел, замирает струна.
Звуки тихие чуть издавая,—
Над морской глубиной улеглася волна,
Перед солнцем горя И сверкая.
Точно муха, кружась, зацепляет струну,
Точно мошки, жужжа, где-то вьются,
Точно капли дождя тихо бьют о волну,—
Звуки стройные, чудные льются.
Точно кто-то, рыдая, глубоко скорбит
О потерянном счастье когда-то,
Точно тихая речь чья-то грустно звучит
О погибшей любви без возврата.
И под звуки игры у морского царя
Голова наклонилась седая;
Хороша, как поутру на небе заря,
Загрустилась царица морская.
Ей припомнился Новгород вольный, родной.
Ее девичья вышка-светлица,
Что стояла над Волховом, быстрой рекой,
И рыдает морская царица.
Загубил ее век — золотые деньки —
Сын боярский, свенчавшись с другою;
Она бросилась в Волхов-реку от тоски,
Да и стала царицей морскою.
И придворные все, рот разинув, ревут,
Точно горе какое стряслося,
И из рыбьих их глаз слезы льются, текут:
Всласть впервой им поплакать пришлося.
Садко дернул плечом и кудрями тряхнул—
И забегали пальцы быстрее,
И от струн побежал одуряющий гул,
Звуки льются живей и живее.
Точно дождик шумит, точно скачет волна.
Ударяясь о берег скалистый,
Зазвенела морская кругом глубина,
Понеслись гоготанье и свисты.
Ошалел царь морской, головою трясет,
Плечи сами собой так и ходят,
И руками вертит, и ногами толчет,
И, моргая, глазами поводит.
Скачет царь водяной, ходит фертом кругом,
И полой своей шубы он машет,
По хрустальным палатам вертится вьюном,
Приседает и с присвистом пляшет.
Садко день проиграл, проиграл и другой —
Звуки прыгают, скачут, дробятся:
Все сильней и сильней пляшет царь водяной,
Так что начал дворец весь шататься.
Над морской глубиной волны, пенясь, кипят
И, свистя, друг на друга несутся,
И трещат корабли, мачты в воду летят,
Крики, стоны кругом раздаются.
Корабельщики все пред бедою такой
Затужились о ждущей их доле,
Что придется погибнуть им в глуби морской,
И взмолились святому Николе.
3
Два дня Садко играл и играет еще,
На щеках разгорелся румянец…
Кто-то Садку рукой тихо дерг за плечо…
Глядь — стоит перед ним седой старец.
«Перестань на звончатых ты гуслях играть,—
Говорит ему старец сурово,—
Нечестно православной душе потешать,
Непригоже — царя водяного.
— Не моя, старче, власть на морской глубине,—
Я в воде здесь слуга подневольный
И, играя, грущу по родной стороне,
Человек Новагорода вольный.
Не охотой попал на морское я дно,
С водяным мне не радость возиться,
Я и сам перестал бы играть уж давно,
Да ведь как от игры мне отбиться?
«А ты вырви колки из гуслей золотых,
Зашвырни ты их в море далече,
Возьми струны порви и скажи: нет других,
На чем стану играть, человече?
Будет царь водяной тебя в море женить,
Будет дочек давать тебе в жены —
Не бери, а то в море останешься жить,
Не увидишь свет вольный, крещеный.
Не прельщайся ты, Садко, морской красотой,
Хороши царя дочки на славу;
У царя водяною возьми ты женой
Некрасивую девку Чернаву.
И когда после свадьбы отравишься спать
Со своей молодою женою,
Ты не смей ее, Садко, ласкать, обнимать.
Не целуй — захлебнешься волною.
А когда спать ты ляжешь в палатах царя,
От жены молодой отвернешься,—
А как только поутру займется заря,
В Новегороде вольном проснешься».
Старец стал невидим, Садко струны рванул —
На гуслях точно струн не бывало,
И замолк под водою рокочущий гул,
И в палатах царя тихо стало.
Перестал царь морской и скакать и плясать,
Говорит так он Садке с грозою:
«Что ж ты, Садко, умолк, или нас потешать
Не желаешь ты больше игрою?»
— Я бы тешить непрочь, да ведь как же мне быть,—
На губах наиграешь немного…
Царь, порвались все струны, других захватить
Не пришло мне в умишко убогой.
«Делать нечего, вижу, вина не твоя,
А хотелось еще поплясать бы, —
Уж утешил бы всех своей пляскою и,
А особенно в день твоей свадьбы.
За игру твою, Садко, хочу наградить.
За большую услугу такую:
Я хочу тебя, Садко, на дочке женить.
Из царевен облюбишь какую».
Нет уж, батюшка царь, не изволь награждать,—
Награждение твое — мне кручина,
Мне царевна морская женой не под стать.—
Я простой новгородский людина.
Для простого людина мне честь, велика —
Взять женою царевну морскую,
Подопью иногда, раззудится рука —
Ни за что твою дочку отдую.
За царевною нужен великий уход,
Обувать, одевать — нужны слуги,
А для этого скуден мой будет доход,—
Не возьму твою дочку в супруги.
Царь, мне надо жену вот такую бы взять.
Чтобы с ног сапоги мне снимала;
Как побью иногда, чтобы стала молчать,
Говорить предо мной не дерзала.
Чтобы делала то, что ей делать велю,
Моему не перечила б нраву;
Дай ты в жены мне лучше прислугу твою,
Некрасивую девку Чернаву.
И женил его царь на Чернаве рябой.
На нечесаной девке косматой;
Сорок бочек казны за Чернавой-женой
Дал в приданое царь тороватый.
После свадьбы лег Садко в палатах царя,
От жены молодой отвернулся,
И как только поутру зажглася заря.
В Новегороде вольном проснулся.
И над Волховом, быстрой рекою, стоит,
Недалеко от дома родного,
И пред ним сорок бочек с казною лежит,
Награжденье царя водяного.
Вот и Садки суда принеслись но волнам
Удивленье дружине — загадка.
Что за чудо такое? — не верят глазам —
Как ни в чем не бывал, стоит Садко
Канут великий
Задумчив и скучен гуляет Канут
По берегу моря со свитой;
Тяжелые мысли Канута гнетут,
Виденья прошедшего грозно встают
В душе его, скорбью убитой.
Он властью других превзошел королей.
Далеко гремит его слава.
И много обширных земель и морей
Имеет Канут под рукою своей,—
Но многое добыл неправо.
Он грозный властитель и храбрый боец.
Его не пугает измена,
Незыблем его королевский венец;
Но многою кровью свой меч кладенец
Омыл он, суровый сын Свена.
Тоска его сердце немолчно грызет;
Могучий, он царствовал славно,
Но властью своей угнетал он народ,
Но кровь неповинных к тому вопиет,
Кого он узнал лишь недавно.
Навек он отрекся от веры отцов,
Язычника грозный наследник,
И нет в нем жестокости прежней следов;
Но тщетно завет благодатный Христов
Ему возвестил проповедник!
Когда он крестился во имя отца,
И сына, и духа святого —
Свершилося втайне прозренье слепца:
Его озарило судьи и творца
Святое великое слово.
Гладь синего моря тиха и светла,
Вечерней зарею алеет;
Но смутен властитель, в душе его мгла,
Ему королевская власть не мила,
Былое над ним тяготеет.
Придворные видят, что надо развлечь
Упорную скуку вла