Но не по платью одному:
Дорога званью и уму!..
Теперь, покойных не тревожа
И отрекаяся от грез,
Я предложу живой вопрос:
У вас весна и незабудки?
И соловьи? и ночь тепла?
И вся природа ожила,
Не отрекаясь от побудки
Жить долго-долго?.. Сами вы
Спокойны, веселы, здоровы?
Или с чугунки и с Москвы
Все ваши нервные основы,
Как нить натянутой струны,
Тревожливо потрясены?
Еще вопрос. Решите сами,
Зачем пишу я к вам стихами?
Без шуток следует решить…
Быть может, потому, что с вами
Неловко прозой говорить?
Иль, выражаясь безыскусно,
Не потому ли, может быть,
Что вместе тошно, порознь грустно?..
(22 апреля 18(60? ()
ОГОНЬКИ
(посвящается Аполлону Александровичу Григорьеву)
По болоту я ржавому еду,
А за мною, по свежему следу,
Сквозь трясину и тину, по стрелкам густой осок'и,
Кудри н'а ветер - пляшут кругом огоньки.
Разгорелись и, в пляске устойкой,
Оземь бьются они перед тройкой,
То погаснут, то вспыхнут тревожно по темным кустам,
Будто на смех и страх ошалелым коням.
Отшарахнулись кони, рванулись;
Гривы дыбом, и ноздри раздулись!
Чуют, верно, своей необманной побудкой они,
Что не спросту в болоте зажглися огни…
Не глядел бы, болотная пляска
Для меня - только мука и тряска,
И не верю я в душу живую болотных огней;
И в трясину свою не сманить им коней.
Знаю их - без покрова и гроба:
Душит их пододонная злоба,
И честной люд и божий весь мир ненавидят они…
Погоняй-ка ямщик!..
Но теснятся огни,
Забегают пред тройкой далече,
И ведут со мной пошептом речи
На глухом, да понятном и жгучем своем языке:
"Благовестная тайна горит в огоньке! -
Говорят… - Всепрощающей силой -
Колыбель примирилась с могилой…
По зажорам, по прорубям, рытвинам, омутам, рвам
Не придется плясать уже нашим детям.
Наша мука детей искупила,
И теперь мы - не темная сила:
Мы надеемся, верим и ждем нашей пытки конца,
Чтоб зажечься в чертоге у бога-отца".
По болоту я ржавому еду,
А за мною, по свежему следу,
Сквозь трясину и тину, по стрелкам густой осок'и,
Кудри н'а ветер - пляшут кругом огоньки.
(8 мая 1861 г.)
СКАЖИТЕ, ЗЕЛЕНЫЕ ГЛАЗКИ
Скажите, зеленые глазки:
Зачем столько страсти и ласки
Господь вам одним уделил,
Что все я при вас позабыл?
Лукавые ваши ресницы
Мне мечут такие зарницы,
Каких нет в самих небесах, -
И все зеленеет в глазах.
Скажите: каким же вы чудом
Зажглися живым изумрудом,
И в душу мне веяли сны
Зеленым покровом весны?
Зачем?..
Да зачем и вопросы?
Знакомы мне слезные росы,
И вешняя зелень, и новь,
И все, кипятящее кровь…
Да, опытом дознал я тоже,
Что стынет весеннее ложе,
Что вянет своей чередой,
Зеленая травка зимой.
И нет уж в ней ласки и страсти,
И рвет ее ветер на части,
И гнется она и летит,
Куда ее вихорь крут'ит…
Зачем же зеленые глазки,
У вас столько страсти и ласки
Горит в изумрудных лучах,
Что все зеленеет в глазах?
(10 мая 1861 г.)
С полуночи до утра
С полуночным сном в разладе,
Слышу я в соседнем саде:
"Спать пора! Спать пора! "
С полуночи до утра
Это перепел крикливый
В барабан бьет на мотивы:
"Спать пора! Спать пора! "
"Нет! - я думаю: - ура!
Время нам пришло проспаться,
А не то что окликаться:
"Спать пора! Спать пора! "
Нет, ты, пташечка-сестра,
Барабань себе, пожалуй,
Да словами-то не балуй:
"Спать пора! Спать пора! "
Глянь из клеточки с утра
Ты на божий мир в оконце
И не пой, коль встало солнце:
"Спать пора! Спать пора! "
(12 июня 1861 г.)
ПОМПЕИ
Кого-то я спросил: "Бывали вы в Помпеи? " -
"Был, говорит, так что ж? " - "Как что?..
Да все музеи
В Европе и у нас, с конца и до конца,
Гордятся дивами и кисти и резца
Художников помпейских…" -
"Вероятно,
Но мне помпейское искусство непонятно,
Затем, что я его в Помпеи не видал,
А видел я один песчанный вал,
Да груды пепла, да такие ямы,
Что были, может, там и статуи богов,
И знаменитые седалища жрецов,
И творческой рукой воздвигнутые храмы, -
Быть может; только их Бурбоновский музей
Все выкопал до мраморных корней". -
"А что же говорят об этом ладзарони? " -
"Молчат… На берегу ждут первой тони
И точат об песок заржавые ножи… "
И вот, подумал я: теперь ты мне скажи,
Художник кесарй, маститый мой Ветрувий,
Зачем Помпеи ты на лаве воздвигал,
Как будто бы не помнил и не знал,
Что сердце у твоей Италии - Везувий?
Но нет, ты прав: свободная страна,
Врагам одни гробы и выдала она…
(20 июня 1861 г.)
В одной сорочке белой и босая,
На прикрепленных к дереву досках,
С застывшею слезой в угаснувших глазах,
Лежит она, красавица, страдая
В предсмертных муках…
Черная коса
Растрепана; полураскрыты губы,
И стиснуты немой, но жгучей болью зубы,
И проступает пот на теле, что роса…
Бедняжечка! Над ней - и небо голубое,
И померанца сень душистая в плодах,
И все вокруг нее в сиянье и цветах, -
А уж у ней распятье золотое
Положено на грудь… И вот уж, второпях,
С прощальным и напутственным поклоном,
Уходит от нее и духовник-монах,
Под серой рясою и серым капюшоном,
И впереди с зажженною свечой,
Могильщик - каторжник с обритой головой:
Он рот закрыл платком, он весь дрожит от страха,
Как будто перед ним - не смертный одр, а плаха…
Одну, без помощи, без дружеской руки,
Оставить бедную в последние мгновенья -
О господи, в них нет ни искры сожаленья!..
Но что это? Взгляните: у доски
Разбросаны одежды в беспорядке -
Плащ фиолетовый с мантильей голубой,
И платья женского меж них белеют складки,
И рукоятка шпаги золотой
Видна из-под одежд, а вот и ларчик, рядом,
С резьбой и дорогим узорчатым окладом;
В нем серьги, и запястья, и жемч'уг -
Больная все сняла, когда сразил недуг,
Лишь обручального кольца снять не хотела…
А!… У нее в руке - еще рука,
Чужая, мертвая, и вся уж потемнела…
Вот отчего одна скривилася доска:
С нее свалился труп - страдальцев было двое!..
Припав к земле кудрявой головой,
Лежит, повержен ниц мужчина молодой!..
Он весь накрыт плащем: со смертью грозном бое
Он не сробел до самого конца
И ниц упал, чтоб мертвого лица
Не увидала милая подруга…
Но замерла у ней рука в руке супруга:
Страдалице легко с ним вместе умирать -
И никому их рук теперь не разорвать,
И скоро уж конец, и скоро эти очи
Неразрешимой тьмой загробной вечной ночи
С улыбкой злобную завесит смерть сама…
Глядите… вслушивайтесь - шепнула: "умираю",
Нет, не глядите, прочь!.. Теперь я понимаю:
Прочь, поскорее прочь:
У ней - чума, чума!
26 июня 1861 г.
ТРОЙКА