И последний звонок.
Полетели.
На дугу, на оглобги, гужи,
На постромки все в раз налегая,
Понеслись, что весну стрижи,
Дружка дружку шутя обгоняя.
Только новая все отстает
Больше, больше и вовсе отстала,
А с наездника, как поворот,
Шапка н'аземь грехом и упала!..
А он что же? Он тройку сдержал,
Поднял шапку, на брови надвинул,
У парнишки-то кнут отбрал,
Стал на место, как крикнет и стигнул…
Боже, господи! Видишь во дню,
А не то, чтобы ночью, с постели:
Словно вихорь завился в корню,
А в уносе-то вьюги-метели!
Закрутили весь снег, понесли
В изморозной сети, без догони,
До столба, до желанной дали…
Донеслися и фыркнули кони…
И далеко ж умчались они
Ото всех, хоть и все догоняли
И догнали, что ласточку пни,
Да и то запыхались - устали…
А они?.. На - возьми - подавай
Хоть сейчас ко крыльцу королевне.
А наездник?
Прости, брат, прощай!..
Знать, пирует с дружками в харчевне.
(Петербург, 13 февраля 1862 года)
Мороз (посвящено кому - то)
Голубушка моя, склони ты взоры к долу,
Взгляни ты на окно: какие там узоры
На стеклах расписал наш дедушка мороз
Из лилий, ландышей и белоснежных роз.
Взгляни, как расписал он тайно иль не тайно,
Случайно говоря, а, может, не случайно,
Хотя бы например, вот это бы стекло?
Взгляни: перед тобой знакомое село,
Стоит оно себе пожалуй на пригорке…
(Май 1862 года)
Антологические стихотворения.
Цветы
(Посвящается графу Григорию Александровичу
Кушелеву-Безбородко)
Пир в золотых чертогах у Нерона,
Почетный пир для избранных друзей…
Сам кесарь созвал дорогих гостей
На празднества в честь муз и Аполлона.
Сам кесарь муз избрал средь гордых жен
И юных дев блистательного Рима:
Особый день был каждой посвящен,
И каждая была благотворима.
Уж восемь раз решали первенств'о
Для новой музы брошенные кости,
И восемь раз ликующие гости
Меняли пир, меняли божество, -
И вот настал час для Мельпомены,
Для остальной красивицы-камены.
Триклиниум… От праздничных огней
Горят богов изваянные лики,
Горит цветной помост из мозаики,
Горит резьба карнизов и дверей,
И светятся таинственные хоры.
На раздвижном высоком потолке
Озарено изображенье Флоры -
В венке из роз, с гирляндою в руке:
Склонившись долу светлыми кудрями,
Богиня на послушных облаках,
С улыбкою весенней на устах,
Проносится над шумными гостями,
И, кажется, лилейные персты
Едва-едва не выронят цветы…
И кстати бы! давно пируют гости;
Давно в крат'ерах жертвенных вино
Пред стауи богов принесено
И р'озлито рабами на помосте;
Давно и навык и талант прямой
В науке пиршеств поваром наказан;
Давно и пес цепочкой золотой
К тяжелому светильнику привязан…
А все еще пирующим венков
Рабыни на чело не возлагали
И пышных лож еще не устилали
Живым ковром из листьев и цветов;
Но каждое покрыто было ложе
Иль тигровой, иль барсовою кожей.
Среди чертога ложа с трех его сторон;
Одно из с серебряною сенью: -
С приличной для пирующего ленью,
Возлег на нем сам Нерон-Аполлон.
Он в одеяньи светоносца бога,
Алмазами горит его венец;
Алмазами осыпанная тога
На олимпийский шита образец
Из белонежной, серебристой ткани;
Ни обуви, ни пояса на нем;
Резной колчан сверкает за плечом;
Лук и стрела небрежно сжаты в длани.
У ног его Соффоний-Тигелин,
Наперсник и всемощный властелитель.
За дочерей Германика когда-то
В Калабрию он выпровожден был
И рыбаком дни жалкие влачил,
Пеняя на решение сената;
Сетями хлеб насущный добывал;
Привык к труду, незнаемого с детства,
И вдруг - отец богов ему послал
Нежданное, богатое наследство!
Купивши право снова въехать в Рим,
Явился он средь мировой столицы,
Завел коней, возничих, колесницы
И отличен был Нероном самим.
Коварный, ловкий, наглый и пригожий,
Он образцом был римского вельможи.
Эпикуреец, баснословный мот,
Он Эбобарба изумил недавно
Своею роскошью и выдумкой забавной:
На пруд Агриппы им был спущен плот,
Уставленный трапезными столами
И движимый десятками судов;
Придворные, одетые гребцами,
Под звуки лир и голоса певцов,
Вздымали мерно весла золотые
И медленно скользили по воде;
Когда ж на тихо-дышащем пруде
Заколыхались сумраки ночные,
В густых садах зажглися фонари, -
И длился пир до утренней зари.
По берегам стояли павильоны;
У их порогов с пламенем в очах,
С венками на заемных париках
Гостей встречали юные матроны.
Бессильны кисть и слово и резец
Для этих жриц и избранниц Гимена…
И вот уже двурогий свой венец
Сронила в море сонная Селена…
Но Тигеллин в пирах незабывал
На гласных дел, ни тайных поручений…
Теперь, под гнетом смутных впечатлений,
В триклиниум к Нерону он восстал:
Но понемногу стал повеселее, -
И скромно улыбается Поппее.
В этот день Поппея ездила с утра
По форуму; пред нею рабы бежали;
Испанские мулы ее теряли
Подковы из литого серебра;
Чернь жадная квандригу окужала
Кричала: "vivat! ", простиралась ниц…
Потом Поппея ванну заказала
Из молока девятисот ослиц;
Потом на пир заботливо рядилась:
Бессценныи мирром тело облила,
Бесценный жемчуг в косы заплела,
И вечером в триклиниум явилась,
Прекрасна - неизменно молода,
Как томная вечерняя звезда.
Под складками лазурного хитона,
Прозрачного, как утренний туман,
Сквозит ее полуразвитый стан,
Сквозит волна встревоженного лона.
Гибка, стройна, как тонкая лоза,
С приемами застенчивой девицы,
Поппея на стыдливые глаза
Склонила белокурые ресницы.
Казалось, эти детские уста
Одни приветы лепетать умели,
И в этом взоре девственном светлели
Одна любовь, невинность, чистота…
Но кто знавал Поппею покороче -
Не верил ни в ее уста, ни в очи.
Давно ли на Октавию она
Бессовестно Нерону клеветала
И скорбную супругу заставляла
Испить фиал бесчестия до дна?
… Пронеслась гроза,
И прошлое давно уже забыто было,
А в настоящем - новая беда!
В созвездии младых красот тогда
Взошло другое, яркое светило…
Досужий Рим, в честь новой красоты,
Жег фимиам похвал и робкой лести
И рассыпал поэзии цветы.
Сам кесарь с юной римлянкою вместе
Любил бывать, любил ей угождать,
К Поппее охлаждаясь понемногу;
Но та свою душевную грозу
Старалася от кесаря скрывать:
В ней зависть, гнев и ревность возбудила
Последняя камена - Маскимилла.
На первом ложе, в первой стороны
От ложа осеннего Нерона,
Ты возлегла красавица-матрона,
Богиней цветоносной красоты!
Пурпурная туника Мельпомены,
Не удержась на мраморе плече,
Слилась с него на девственные члены,
Весь трепетный твой стан изоблича.
Твоя коса венцом трехзвездным сжата;
Но, кажется, мгновение - и вот
Она алмазный обруч рвет
И раздробится в Иверни агата
О дорогую моза'ику плит…
Соперница Киприды и Харит,
Одной рукой ты уперлась на маску,
Другой - ритон с фалернским подняла;
Сама любовь лукаво расплела
Твоей котурны узкую повязку;
Сама любовь глядит в твоих очах,
Пылает на зардевшихся ланитах,
Смеется на коралловых устах…
Недаром в избалованных квиритах,