Пополам разломил свой божественный луч и Диане и Фебу…
Отчего же так быстро стремится Юпитер к зениту?
Отчего он и больше и ярче, и сноп из лучей своих вяжет,
Словно на небе след за собой заметает метлой серебристой?
Поднялся он над самою статуей… Полно, Юпитер ли это?..
Нет: не он, а иная звезда загорелась на небе восточном,
Загорелась - и дикую, чуждую местность собой осветила.
Сельский выгон в песчаной пустыне; все стадо припало на землю,
И в испуге глядят пастухи на полночное небо, а небо
Темно-синий свой полог разверзло потоками яркого света -
И лучами, как лирными струнами, вторит торжественной песне;
Воспевают крылатые, светлые, чистые образы: "Слава
В вышних богу! "
А в ближнем селеньи, в хлеву, вынимает
Из яслей
Мать младенца… Возносил горе его… Вдруг!..
Покачнулась
И содр'огнулась статую Зевса; восстала, колеблясь, с престола,
Уронила копье и перуны и грянулась навзничь о землю -
Только брызнули всюду осколки, - и в ужасе вскрикнул сам кесарь
И - очнулся…
Виденье исчезло: все те же сады Мецената;
Та же муз'ыка, те же водометы, лампады, цветы и деревья;
Та же Юлия с той же улыбкой и пламенным взором,
И сидит нерушим на престоле Зевес-громовержец…
О боги!
Милосерды вы к набожным кесарям - даже и в грезах полночных.
(1860)
МУЗА
(Гр. Ф. Н. Толстому)
Видел однажды я музу: она, над художником юным
Нежно склонившись, венчала счастливца и миртом и лавром.
В жарком лобзаньи устами к устам молодым припадала.
Перси лилейные крепко к высокой груди прижимала…
Видел я ласки пермесской богини другому -
Видел - и прочь от счастливой четы отошел я ревниво.
Видел в другой раз я музу; в объятья маститого старца
Пала она в целомудренно-страстном порыве,
В вещие очи любимца смотрелась она ненаглядно,
Кудри седые безмолвно кропила слезами,
Руки, из праха создавшие дива искусства, лобзала…
Видел я ласки пермесской богини другому -
Видел - и пал перед ней на колена в восторге.
(1856)
1
Белою глыбою мрамора, высей прибрежных отброском
Страстно пленился ваятель на рынке паросском;
Стал перед ней - вдохновенный, дрожа и горя…
Феб утомленный закинул свой щит златокованный за море,
И разливалась на мраморе
Вешним румянцем заря…
Видел ваятель, как чистые кр'упинки камня смягчались,
В нежное тело и в алую кровь превращались,
Как округлялися формы - волна за волной,
Как, словно воск, растопилася мрамора масса послушная
И облеклася, бездушная,
В образ жены молодой.
"Душу ей, душу живую! - воскликнул ваятель в восторге: -
Душу вложи ей, Зевес! "
Изумились на торге
Граждане - старцы, и мужи, и жены, и все,
Кто только был на аг'оре. Но, полон святым вдохновеньем,
Он обращался с молением
К чудной, незримой красе:
"Вижу тебя, богоданная, вижу и чую душою;
Жизнь и природа красны мне одною тобою…
Облик бессмертья провижу я в смертных чертах…"
И перед нею, своей вдохновенною свыше идеею,
Перел своей Галатеею, -
Пигмалион пал во прах…
2
Двести дней славили в храмах Кибеллу, небесную жницу;
Двести дней Г'елиос с неба спускал колесницу:
Много свершилось в Элладе событий и дел;
Много красавиц в Афинах мелькало и гасло - зарницею,
Но перед ней, чаровницею,
Даже луч солнца бледнел…
Белая, яркая, свет и сиянье кругом разливая,
Стала в ваяльне художника дева нагая,
Мраморный, девственный образ чистейшей красы…
Пенились юные перси волною упругой и зыбкою;
Губы смыкались улыбкою;
Кудрились пряди косы.
"Боги! - молил в исступлении страстном ваятель: -
Ужели жизнь не проснется в таком обаятельном теле?
Боги! Пошлите неслыханной страсти конец…
Нет!.. Ты падешь, Галатея, с подножия в эти объятия,
Или творенью проклятия
Грянет безумный творец! "
Взял ее за руку он… И чудесное что-то свершилось…
Сердце под мраморной грудью тревожно забилось;
Хлынула кровь по очерченным жилам ключом;
Дрогнули гибкие члены, недавно еще каменелые;
Очи, безжизненно белые,
Вспыхнули синим огнем.
Вся обливаяся розовым светом весенней денницы,
Долу стыдливо склоняя густые ресницы,
Дева с подножия легкою грезой сошла;
Алые губы раскрылися, грудь всколыхнулась волнистая,
И, что струя серебристая,
Тихая речь потекла;
"Вестницей воли богов предстою я теперь пред тобою.
Жизнь на земле - сотворенному свыше рукою;
Творческой силе - бессмертье у нас в небесах! "
… И перед нею, своей воплощенною свыше идеею,
Перед своей Галатеею,
Пигмалион пал во прах.
(24 января 1858 г.)
ФРЕСКИ
Дафна
Как от косматого сатира иль кентавра,
От светозарного бежала ты тогда,
Испугана, бледна, но девственно-горда,
Пока не облеклась в укорный образ лавра,
Как в ризу чистую чистейшего стыда,
И, целомудренным покровом зеленея,
Не стала на брегах родимого Пенея
Пред юным пастырем Адметовым… Но он
И пастырем был - бог…
Когда, одревенен,
Твой гибкий стан в коре опутался смолистой,
Когда окорнилась летучая нога,
Когда ты поднялась, стройна, полунага,
Под зеленью твоей туники остролистой,
Перед тобою Феб колени преклонил
И все твои красы бессмертьем одарил,
И вечно, нимфа, ты цветешь - не увядаешь
И смертного одна к бессмертью призываешь,
И лиру для тебя одной берет певец,
И все, и все - твое, и слава и венец.
(18 сентября 1858 г.)
Плясунья
Окрыленная пляской без р'оздыху,
Закаленная в серном огне,
Ты, помпеянка, мчишься по воздуху,
Не по этой спаленной стене.
Опрозрачила ткань паутинная
Твой призывно откинутый стан;
Ветром пашет коса твоя длинная,
И в руке замирает тимпан.
Пред твоею красой величавою
Без речей и без звуков уста,
И такой же горячею лавою,
Как и ты, вся душа облита.
Но не сила Везувия знойная
Призвала тебя к жизни: - легка
И чиста, ты несешься, спокойная,
Как отчизны твоей облака,
Ты жила и погибла тедескою
И тедескою стала навек,
Чтоб в тебе, под воскреснувшей фрескою,
Вечность духа прозрел человек.
(Конец 1858 г.?)
ОБМАН
Дала мильон сестерций!.. Два рубина,
И жемчугу и камням драгоценным.
Промолвил казначей.
Все - уши у него, от потолка до стен.
Обрадовался Рим!.. Давно уже гражд'ане