Их чешет она, распевая, -
И гребень у ней золотой,
- А песня такая чудная,
Что нет и на свете другой.
И обмер рыбак запоздалый
И, песню заслышавши ту,
Забыл про подводные скалы
И смотрит туда - в высоту…
Мне кажется вот так и канет
Челнок: ведь рыбак без ума,
Ведь песней призывною манит
Его Лорели сама.
(31 марта 1859 г.)
"В убогой рыбачьей лачужке…"
В убогой рыбачьей лачужке
На море смотреть мы сошлись;
Вечерний туман поднимался,
Клубятся причудливо ввысь.
И вот в маяке постепенно
Огни указные зажгли:
Над рябью свинцовою моря
Корабль показался вдали.
И мы говорили о бурях,
Крушеньях, о том, как тяжка,
Всегда между небом и морем,
Суровая жизнь моряка.
Потом говорили о южных
И северных мы берегах,
О том, как и люди и нравы
Диковинны в дальних стран'ах.
На Ганге - все блеск, ароматы,
И все исполински цветет,
И стройное, мирное племя
Пред лотосом гимны поет.
В Лапландии - грязные люди:
Лоб узкий и рот до ушей;
На корточках рыб
И квакают в тундре своей.
И девушки слушали важно,
Но все призамолкли потом;
Корабль был давно нам невидим,
И сумерки пали кругом.
(1861)
"Мне ночь сковала очи…"
Мне ночь сковала очи,
Уста свинец сковал;
С разбитым лбом и сердцем
В могиле я лежал.
И долго ли - не знаю -
Лежал я в тяжком сне,
И вдруг проснулся - слышу:
Стучаться в гроб ко мне.
"Пора проснуться, Гейнрих!
Вставай и посмотри:
Все мертвые восстали
На свет иной зари".
- О, милая, не встать мне:
Я слеп - в очах темно -
Навек они потухли
От горьких слез давно.
"Я поцелуем, Гейнрих,
Сниму туман с очей:
Ты ангелов увидишь
В сиянии лучей".
- О, милая, не встать мне:
Еще не зажила
Та рана, что мне в сердце
Ты словом нанесла.
"Тихонько рану, Гейнрих,
Рукою я зажму,
И заживлю я рану,
И в сердце боль уйму".
- О, милая, не встать мне:
Мой лоб еще в крови -
Пустил в него я пулю,
Сказав "прости" любви.
"Тебе кудрями, Гейнрих,
Я рану обвяжу,
Поток горячей крови
Кудрями удержу".
И так меня просила,
И так звала она,
Что я хотел подняться
На милый зов от сна;
Но вдруг раскрылись раны,
И хлынула струя
Кровавая из сердца,
И… пробудился я.
(1 сентября 1858 г.)
1
Да, в моем ликует сердце
Бог любви, и на фанфаре
Он трубит: "Да будет счастье
С королевою Помаре".
Не про ту - не с Отаити,
Разных миссий ученицу,
Про другую говорю
Я дикарку и царицу.
Дважды каждую неделю
Свой народ она чарует
И в саду Мобиль канкан
С резвой полькою танцует.
В каждом жесте, в каждой позе -
С бедр до икор - королева;
Вся - величье и краса
Необузданная дева.
Да, в моем ликует сердце
Бог любви, и на фанфаре
Он трубит: "Да будет счастье
С королевою Помаре".
2
Она танцует. Стан ея
Волнист и гибок, как змея -
И вот вспорхнула, полетела, -
И рвется вслед душа из тела!
Танцует - вьется как стрела;
Но вдруг застыла, замерла,
Призывно вытянула руки…
Спаси, господь, меня от муки!
Танцует. Так была должна
Плясать пред Иродом она,
Младая дщерь Иродиады…
Огнем зловещим брызжут взгляды -
Сведет с ума меня она…
Скажи: чего тебе, жена?
Смеешься?.. Ликторы! Живее!
Казнить пророков в Иудее!..
3
За черствый хлеб вчера она
Грязь месить была должна;
А сегодня пред толпою
Городо мчится четвернею,
И к подушке шелков'ой
Чернокудрой головой
Припадает, озирая,
Как бежит толпа густая.
Эта роскошь, этот вид
Сердце мне в тисках щемит:
Ах, ты с этой колесницы
Ступишь прямо в дверь больницы -
Встретит смерть тебя с косой
И покончит все с тобой.
И прозектор безобразный,
На больничной лавке грязной,
Неуклюжею рукой
Вскроет труп изящный твой…
Эти кони так же скоро
Будут в лапах живодера…
4
Но не то судьба сулила
И не так гневна была.
Слава богу, ты забыла
Все и мирно умерла.
Ты в светелке опочила
Бедной матери своей,
И она тебе закрыла
Звезды гаснувших очей
Пелену тебе купили
Гроб, могилку у стены…
Правда, похороны были
Как - то жалки и бедны:
[Не тянули "со святыми"
Ни попы, ни певчих хор - ]
За носилками твоими
Шли твой пес и твой фрезер.
"Ах, как часто я Помаре, -
Парикмахер прошептал: -
Неодетой, в будуаре,
Косу черную чесал".
Пес доплелся до кладбища
И вернулся от ворот:
У Махровой Розы пища
И приют бедняжку ждет.
Помнишь Розу - провансалка?
Ей недавно повезло…
Как тебя она, нахалка,
Клеветой язвила зло!
Но, безумная царица
В опозоренном венце,
Соблюла тебя десница
Пресвятая при конце.
(Милосердой волей бога
Двери неба отперты
Для тебя, затем, что много
На земле любила ты!)
(22 сентября 1859 г.)
Да, Рейн! В Дюссельдорфе у нас карнавал!
Горит восковыми свечами
Весь замок, и музыкой весь потрясен,
И маски пестреют толпами…
Танцует в толпе герцогиня сама;
Смеется - и так непритворно:
Ее кавалер - молодец напоказ,
И все в нем - изящно - притворно.
Из черного бархата маска на нем;
Под маскою взор расколенный
Весельем горит, как булатный кинжал,
Полу из ножон извлеченный.
Ликует, беснуясь кругом, карнавал
И пару почетную славит,
И шепотом ей с Коломбиной Пьерро
Забавные шутки картавят.
А трубы покуда гремят и гремят,
Ревет контрабас полоумный…
Но кончился танец - и вот наконец
Замолк и оркестр многошумный.
"Прошу вашу светлость! Увольте меня:
Мне надобно тотчас быть дома… "
Смешно герцогине: "О нет, кавалер,
Я с вами так мало знакома! "
"Прошу вашу светлость! Увольте меня:
Я - выродок казни и ночи… "
Смешно герцогине: "О нет, кавалер,
Позвольте всмотреться вам в очи! "
Напрасно упрашивал женщину он:
Насмешки меняя на ласку,
Насильно с лица у него сорвала
Светлейшая черную маску.
"Палач! - закричала кругом их толпа: -
Из Бергена! " Все с перепугу
Отхлынули прочь. Герцогиня сама
Упала в объятья супругу.
Но герцог умен был: сумел похвалой
Загладить позор он и пени.
Он меч обнажил и сказал палачу:
"Любезный мой, стань на колени!
Ударом меча посвящаю тебя
Я в рыцари, в честь герцогини,
И благо ты шельм, так и будь же ты Шельм,
Но только фон Берген, отныне".
И стал паладином и предком палач
Всех Шельмов фон Берген… С годами
Прославился род их на Рейне… Теперь
Покоятся все под плитами.
(10 июля 1860 г.)
Только к дочери вошел
Царь в чертоги золотые -
Засмеялась и царевна,
И рабыни молодые.
Засмеялись и арабы;
Даже евнухам потеха;