Читать онлайн "Стихотворения" - Карамзин Николай Михайлович - RuLit

Н. КАРАМЗИН

Поэзия

(Сочинена в 1787 г.)

Die Lieder der göttlichen Harfenspieler

schallen mit Macht, wie beseelend.

Klopstok [1][2]

Едва был создан мир огромный, велелепный, Явился человек, прекраснейшая тварь, Предмет любви творца, любовию рожденный; Явился ― весь сей мир приветствует его, В восторге и любви, единою улыбкой. Узрев собор красот и чувствуя себя, Сей гордый мира царь почувствовал и бога, Причину бытия ― толь живо ощутил Величие творца, его премудрость, благость, Что сердце у него в гимн нежный излилось, Стремясь лететь к отцу… Поэзия святая! Се ты в устах его, в источнике своем, В высокой простоте! Поэзия святая! Благословляю я рождение твое!

Когда ты, человек, в невинности сердечной, Как роза цвел в раю, Поэзия тебе Утехою была. Ты пел свое блаженство, Ты пел творца его. Сам бог тебе внимал, Внимал, благословлял твои святые гимны: Гармония была душою гимнов сих ― И часто ангелы в небесных мелоди́ях, На лирах золотых, хвалили песнь твою.

Ты пал, о человек![3] Поэзия упала; Но дщерь небес[4] еще сияла лепотой, Когда несчастный, вдруг раскаяся в грехе, Молитвы воспевал — сидя на бережку Журчащего ручья и слезы проливая, В унынии, в тоске тебя воспоминал, Тебя, эдемский сад[5]! Почасту мудрый старец, Среди сынов своих, внимающих ему, Согласно, важно пел таинственные песни И юных научал преданиям отцов. Бывало иногда, что ангел ниспускался На землю, как эфир, и смертных наставлял В Поэзии святой, небесною рукою Настроив лиры им —

Живее чувства выражались, Звучнее песни раздавались, Быстрее мчалися к творцу.

Столетия текли и в вечность погружались — Поэзия всегда отрадою была Невинных, чистых душ. Число их уменьшалось; Но гимн царю царей вовек не умолкал — И в самый страшный день, когда пылало небо И бурные моря кипели на земли, Среди пучин и бездн, с невиннейшим семейством (Когда погибло все[6]) Поэзия спаслась. Святый язык небес нередко унижался, И смертные, забыв великого отца, Хвалили вещество, бездушныя планеты! Но был избранный род, который в чистоте Поэзию хранил и ею просвещался. Так славный, мудрый бард,[7] древнейший из певцов, Со всею красотой священной сей науки Воспел, как мир истек из воли божества. Так оный муж святый, в грядущее проникший,[8] Пел миру часть его. Так царственный поэт, Родившись пастухом,[9] но в духе просвещенный, Играл хвалы творцу и песнию своей Народы восхищал. Так в храме Соломона Гремела богу песнь!

Во всех, во всех странах Поэзия святая Наставницей людей, их счастием была; Везде она сердца любовью согревала. Мудрец, Натуру знав, познав ее творца И слыша глас его и в громах и в зефирах, В лесах и на водах, на арфе подражал Аккордам божества, и глас сего поэта Всегда был божий глас!

Орфей, фракийский муж, которого вся древность Едва не богом чтит, Поэзией смягчил Сердца лесных людей, воздвигнул богу храмы И диких научил всесильному служить. Он пел им красоту Натуры, мирозданья; Он пел им тот закон, который в естестве Разумным оком зрим; он пел им человека, Достоинство его и важный сан; он пел,

И звери дикие сбегались, И птицы стаями слетались Внимать гармонии его; И реки с шумом устремлялись, И ветры быстро обращались Туда, где мчался глас его.

Омир[10] в стихах своих описывал героев — И пылкий юный грек, вникая в песнь его, В восторге восклицал: «Я буду Ахиллесом! Я кровь свою пролью, за Грецию умру!» Дивиться ли теперь геройству Александра? Омира он читал, Омира он любил. Софокл и Эврипид учили на театре, Как душу возвышать и полубогом быть. Бион и Теокрит и Мосхос[11] воспевали Приятность сельских сцен, и слушатели их Пленялись красотой природы без искусства, Приятностью села. Когда Омир поет, Всяк воин, всяк герой; внимая Теокриту, Оружие кладут — герой теперь пастух! Поэзии сердца, все чувства — все подвластно.

Как Сириус блестит светлее прочих звезд, Так Августов поэт, так пастырь Мантуанский[12] Сиял в тебе, о Рим! среди твоих певцов. Он пел, и всякий мнил, что слышит глас Омира[13]; Он пел, и всякий мнил, что сельский Теокрит[14] Еще не умирал или воскрес в сем барде. Овидий воспевал начало всех вещей[15], Златый блаженный век, серебряный и медный, Железный, наконец, несчастный, страшный век, Когда гиганты, род надменный и безумный, Собрав громады гор, хотели вознестись К престолу божества; но тот, кто громом правит, Погреб их в сих горах[16].

Британия есть мать поэтов величайших. Древнейший бард ее, Фингалов мрачный сын,[17] Оплакивал друзей, героев, в битве падших, И тени их к себе из гроба вызывал. Как шум морских валов, носяся по пустыням Далеко от брегов, уныние в сердцах Внимающих родит, так песни Оссиана, Нежнейшую тоску вливая в томный дух, Настраивают нас к печальным представленьям; Но скорбь сия мила и сладостна душе. Велик ты, Оссиан, велик, неподражаем!

Шекспир, Натуры друг! кто лучше твоего Познал сердца людей? Чья кисть с таким искусством Живописала их? Во глубине души Нашел ты ключ ко всем великим тайнам рока И светом своего бессмертного ума, Как солнцем, озарил пути ночные в жизни! «Все башни, коих верх скрывается от глаз В тумане облаков; огромные чертоги И всякий гордый храм исчезнут, как мечта, — В течение веков и места их не сыщем», — Но ты, великий муж, пребудешь незабвен![18] Мильтон, высокий дух, в гремящих страшных песнях Описывает нам бунт, гибель Сатаны; Он душу веселит, когда поет Адама, Живущего в раю; но, голос ниспустив, Вдруг слезы из очей ручьями извлекает, Когда поет его, подпадшего греху.