Всех королей свезли в Афганистан.
Я так страдал от голосов Америк,
Что Родина, затылок почесав,
Мне не смогла оружие доверить.
Но иногда бывает стыдно мне,
Что финку прятал я в штанах хреновых.
Все пацаны погибли на войне,
А я брожу в ботинках новых.
* * *
Вспомни ксеноцефалов:
Интернат под Киевом,
Тысяча девятьсот семьдесят восьмой.
Завуч, учитель географии, физрук.
Их серые лица, усталые глаза.
Империя разваливалась,
Трудно готовить из человеческих детей
Природных ксеноцефалов,
Покорителей вселенной.
Навык думать пустоту, говорить пустоту,
Верить в пустоту, стоять насмерть за нее
Не передается, как ни бейся.
“Два” по ксеноцефальскому.
(Мы называли его “чехословацким”).
И всё же в глазах их была любовь:
Земная лихорадка ксеноцефалов.
Понимая, что обречены, говорили друг другу:
Пусть у детей будет будущее.
И вот, спустя тридцать лет,
Я с благодарностью вспоминаю
Завуча, физрука, учителя географии.
Ксеноцефальский с ошибками кормит немного:
“Создаёшь” документ Суркову или Кадырову,
Заполняешь заявку на президентский грант —
Переводишь по памяти с русского
На ксеноцефальский и обратно.
Гальванизированные пустотой слова
Мерцают космическим смыслом.
На ксеноцефальском невозможно соврать или пошутить.
Империя рухнула на магических словах:
“Я люблю тебя, Родина”.
Конфликт форматов, ксеноцефальская земная лихорадка.
* * *
Съешь своих героев, страна,
Выпей кровь мертвецов.
Чтобы голодная не текла слюна —
Закуси сыном, заешь отцом.
Запеченные, заливные
Блюда выбери наугад,
Чтоб увидели остальные
Улыбку добрую, нежный взгляд.
* * *
Была милосердна, светла и добра.
Такими счастливыми были!
Убили Степана, убили Петра,
Семёна и Павла убили.
На память читается список имён,
А жизнь безымянно прекрасна.
Согласен Степан, согласился Семён,
И Павел и Пётр согласны.
По святцам, по святцам, с заветных времён.
Тебя ненадолго не стало:
Какой-нибудь Павел, какой-то Семён.
И снова Петра и Степана.
* * *
Возьмет конверт, наклеит марочку,
Напишет адрес, лист согнёт,
И нам на память фотокарточку
Чужая молодость пришлет.
Счастливыми нас не запомнили.
Так и не вырвали из тьмы
Фотографические молнии,
Как мы стоим, как смотрим мы.
Но может стать, в тумане старческом,
В недовоёванном раю
Чужую молодость по карточке
Мы опознаем как свою.
* * *
Мальчику нежелательно видеть, как мама плачет.
Красится перед зеркалом. Умоляет мужчину.
Мечется в поисках ключей от двери. Опаздывает.
Бормочет тревожное, нелепое.
Много чего еще нежелательно видеть.
Мама ключей не найдет. Мама останется дома.
В старости последней видит мальчик:
Молодая мама плачет, мечется, умоляет.
Сердце напрасно болит.
Как в детстве, помочь ей не может.
Мама должна представать сыну всегда одинаково:
С книжкой в руках, глаза отрывая на миг,
Улыбаясь ему, как кому-то большому и сильному.
Мама с медленной чашкою чая в руках.
Лишь для того, чтоб пригубить. Вновь улыбнуться.
Мальчику в старости жалкой будет нестрашно почти засыпать.
Мама не уйдет никуда. Здесь твоя мама.