Выбрать главу
2 Ни зевакой, ни бойкой торговкой Ты на месте том не была. Только ум и рука твоя ловкая Это дело в проекте вела.
Эх вы, русские наши проекты На убийство, на правду, на ложь! Открывая новую секту, Мы готовим для веры чертеж.
Не была там ты, но дело направила И дала указанье судьбе. Там ты самых близких оставила, Самых близких и милых тебе.
А потом вашу жизнь, и свободу, И кровавую славную быль Пронизал, припечатал на годы Петропавловский острый шпиль.
А потом всё затихло и замерло, Притаилась, как хищник, мгла. В Шлиссельбургских секретных камерах Жизнь созрела и отцвела.
А потом, после крепости, — ссылка. Переезды, патетика встреч, Чьи-то речи, звучащие пылко, И усталость надломленных плеч.
Жутко, дико в открытом пространстве, В одиночке спокойно шагнешь. И среди европейских странствий Била страшная русская дрожь.
Но тревожили бомбы террора Тех, кто мирным покоился сном, Ночь глухую российских просторов Озаряя мгновенным огнем.
Да, у вас появился наследник, Не прямой и не цельный, как вы. Ваша вера — и новые бредни, Холод сердца и страсть головы.
Вам, упорным, простым и чистым, Были странно порой далеки Эти страстные шахматисты, Математики, игроки.
Властолюбцы, иезуиты, Конспирации мрачной рабы, Всех своих предававшие скрыто На крутых подъемах борьбы.
В сатанинских бомбовых взрывах Воплощал он народный гнев,— Он, загадочный, молчаливый, Гениальный предатель Азеф.
3 Но не вы, не они. Кто-то третий Русь народную крепко взнуздал, Бунт народный расчислил, разметил И гранитом разлив оковал.
Он империю грозную создал, Не видала такой земля. Загорелись кровавые звезды На смирившихся башнях Кремля.
И предательских подвигов жажда Обуяла внезапно сердца, И следил друг за другом каждый У дверей, у окна, у крыльца.
Страха ради, ради награды Зашушукала скользкая гнусь. Круг девятый Дантова ада Заселила советская Русь.
Ты молчала. И поступью мерной Сквозь сгустившийся красный туман Шла к последним товарищам верным В клуб музейных политкаторжан.
Но тебе в открытом пространстве Было дико и страшно, как встарь. В глубине твоих сонных странствий Появлялся убитый царь.
И шептала с мертвой улыбкой Ненавистная прежде тень: «— Вот ты видишь, он был ошибкой, Этот мартовский судный день.
Вы взорвали меня и трон мой, Но не рабство сердец и умов, Вот ты видишь, рождаются сонмы Небывалых новых рабов».
Просыпалась ты словно в агонии, Задыхаясь в постельном гробу, С поздней завистью к участи Сони, И к веревке ее, и столбу.

1950

Герои нашего времени

Героям нашего времени Не двадцать, не тридцать лет. Тем не выдержать нашего бремени, Нет!
Мы герои, веку ровесники, Совпадают у нас шаги. Мы и жертвы, и провозвестники, И союзники, и враги.
Ворожили мы вместе с Блоком, Занимались высоким трудом. Золотистый хранили локон И ходили в публичный дом.
Разрывали с народом узы И к народу шли в должники. Надевали толстовские блузы, Вслед за Горьким брели в босяки.
Мы испробовали нагайки Староверских казацких полков И тюремные грызли пайки У расчетливых большевиков.
Трепетали, завидя ромбы И петлиц малиновый цвет, От немецкой прятались бомбы, На допросах твердили «нет». Мы всё видели, так мы выжили, Биты, стреляны, закалены, Нашей родины, злой и униженной, Злые дочери и сыны.

1952

Старуха

Нависла туча окаянная, Что будет — град или гроза? И вижу я старуху странную, Древнее древности глаза.
И поступь у нее бесцельная, В руке убогая клюка. Больная? Может быть, похмельная? Безумная наверняка.
— Куда ты, бабушка, направилась? Начнется буря — не стерпеть. — Жду панихиды. Я преставилась, Да только некому отпеть.
Дороги все мои исхожены, А счастья не было нигде. В огне горела, проморожена, В крови тонула и в воде.
Платьишко все на мне истертое, И в гроб мне нечего надеть. Уж я давно блуждаю мертвая, Да только некому отпеть.

1952

Если б жизнь повернуть на обратное…

Если б жизнь повернуть на обратное, Если б сызнова все начинать! Где ты, «время мое невозвратное»? Золотая и гордая стать! Ну, а что бы я все-таки делала, Если б новенькой стала, иной? Стала б я на все руки умелая, С очень гибкой душой и спиной. Непременно пролезла бы в прессу я, Хоть бы с заднего — черт с ним! — крыльца, Замечательной поэтессою, Патриоткою без конца. …Наторевши в Священном Писании, Я разила бы ересь кругом, Завела бы себе автосани я И коттеджного облика дом. Молодежь бы встречала ощерясь я И вгоняя цитатами в дрожь, Потому что кощунственной ересью Зачастую живет молодежь. И за это большими медалями На меня бы просыпалась высь, И быть может, мне премию дали бы: — Окаянная, на! Подавись! Наконец, благодарная родина Труп мой хладный забила бы в гроб, В пышный гроб цвета красной смородины. Все достигнуто. Кончено, стоп! И внимала бы публика видная Очень скорбным надгробным словам (Наконец-то подохла, ехидная, И дорогу очистила нам!): Мы украсим, друзья, монументами Этот славный и творческий путь… И потом истуканом цементным мне Придавили бы мертвую грудь. И вот это, до дури пошлое, Мы значительной жизнью зовем. Ах, и вчуже становится тошно мне В арестантском бушлате моем. Хорошо, что другое мне выпало: Нищета, и война, и острог. Что меня и снегами засыпало, И сбивало метелями с ног. И что грозных смятений созвездия Ослепляют весь мир и меня, И что я доживу до возмездия, До великого судного дня.