У Гете — с самого начала элегическое сетование о невозвратимости прошедшего. Жуковский это прошедшее оживляет («Снова лес и дол покрыл…»), но оживляет не для того, чтоб им насладиться, а чтоб со всей интенсивностью пережить печаль утраты. Душа раскрылась, «растворилась» для впечатлений прошлого («Он мне душу растворил // Сладкой тишиной»). У Гете это место прозаичнее и говорится о прощании с прошлым («освобождаешь — облегчаешь — наконец мою душу»). Жуковский не обедняет оригинал; он создает иные образы. В слове «растворил» одно из значений — «открыл», но главное значение связано с программной для Жуковского темой слияния «внутреннего» с «внешним», «растворения» в нем. «Сладкая тишина» — это тишина в природе и душевное состояние. И не само по себе выражение «сладкая тишина», а то, что она растворяет душу, — великое открытие Жуковского-лирика, тем более что переводит он Гете.
Одно из специфических свойств лирики Жуковского — умение условным, литературным темам придать жизнь и подлинность. Он варьирует, сочетает одни и те же темы, составляет из них цельные и оригинальные композиции. Так, «минувшее» — одна из любимых «словесных тем» Жуковского. Он всегда обращен к прошлому. Но столь условная, почти банальная тема поэзии у него приобретает глубокое эмоциональное значение.
Слова в поэзии Жуковского ориентированы на то, чтобы пробуждать эмоциональный опыт, а не новые, неизведанные переживания. И это напоминает о принципах классической музыки. Музыкальная организованность песен и романсов Жуковского очень велика. В них господствуют полногласие, мелодические переходы ударных звуков.
Очень большое место Жуковский уделяет в своих песнях разработке интонации. Вопросительная интонация, как раз наиболее свойственная этому жанру, встречается у него чаще всего. Следует отметить чисто песенную систему восклицаний, обращений[6]. Недаром стихотворения Жуковского часто перелагались на музыку: возможность музыкальной интерпретации для них органична, заложена в самой их основе.
Характер творчества Жуковского во многом определен его личным жизненным опытом и жизненными принципами.
Эмоциональная сторона его жизни рано определилась готовностью к моральным лишениям, страданиям, мыслью о закономерности утрат. Это окрашивало и его дружбу, и его любовь.
С юности глубоко восприняв идеалы морального самосовершенствования и «частной» (личной) добродетели, он остался им верен до конца жизни. В мире, где, по его поэтическому определению, всё «иль жертва, иль губитель» («Тургеневу, в ответ на его письмо»), он предпочитал быть жертвой. Из «наслаждений жизни» — кроме искусства и природы — Жуковский любил игру и шутку, любил свой творческий труд, называя его «другом верным», любил возможный в его положении комфорт и украшал свой быт «антиками», произведениями изобразительных искусств, но не стремился нисколько ни к светским увеселениям, ни к столь распространенным среди его сверстников любовным развлечениям. В последнем отношении он был почти монашески строг к себе. Жуковский имел все права на проповедь «чувств чистых» и высокой любви: история его собственной возвышенной и романтической любви стала достоянием легенды.
Двусмысленность семейного положения Жуковского роковым образом отразилась на эмоциональной сфере его жизни.
В семействе своей единокровной сестры Екатерины Афанасьевны Протасовой Жуковский обучал ее дочерей, Марию и Александру. В образование сестер, длившееся около трех лет, поэт вложил много мысли и воображения. Именно этот первый опыт преподавания (общей истории и истории искусств) привил Жуковскому вкус (с педагогической деятельности.
Братом Е. А. Протасовой он не считался и не чувствовал себя. На его глазах подрастали его юные племянницы. Жуковский полюбил старшую, Машу, и эта любовь повела его по тернистому пути. Счастье, выпавшее поэту, заключалось лишь в сознании глубокой взаимности. Любовь к Маше пронизала всю поэзию Жуковского и многое определила в его жизни.
Маша была «своя», и Жуковский незаметно втянулся в чувство, силу которого именно родственная близость сначала оправдывала. В дальнейшем же поэт всячески настаивал на том, что, не будучи родственником Маши перед лицом общества, он имеет право на любовь к ней.
Жуковский и Маша не хотели «незаконной» любви. Зная обстоятельства рождения поэта, мы не станем удивляться тому, что он не сделал решительного шага, не пренебрег запретом Е. А. Протасовой и не соединился с Машей. Поэт сознавал, что только полная законность отношений даст ему счастье. Конечно, имела значение и мягкая деликатность его психического склада.
6
Музыкальной организованности интонаций Жуковского посвящена глава «Жуковский» в работе Б. М. Эйхенбаума «Мелодика Русского лирического стиха» (Пг., 1922).