Отсечь секунды идёт панелям,
И медлит меч по циферблату.
Пролетая, авто грозили, — разделим, разделим…
Закован безмолвием в латы,
Закрыв забралом чудесной грусти
Лицо, неведомый один,
Как будто кто-то не пропустит,
Не скажет ласково «уйди».
апрель 1914, Москва.
Вечер
(«Огни портовой таверны…»)
Л. Б.
Огни портовой таверны,
Бриллианты улыбок и ругань.
В волосы звуков вечерних.
Пыль вплетена. Сон запуган.
Дремлют губами на ругани люди.
Вечер, как узкий рельеф.
Безмолвно-окунутый спит в изумруде
Кем-то потерянный гнев.
Кокетки-звёзды вдоль гавани.
Мёртво за стражею парусов.
Над молом фонарь в белом саване
Задвинул безмолвья засов.
Ночь, женщиной ещё не причёсанной,
Морю склонясь на плечо,
Задумалась, и, тысячу поз она
Принимая, дышала в лицо горячо.
июль 1914, Одесса
После…
Юрию Юркуну
Сберут осколки в шкатулки памяти,
Дням пролетевшим склонять знамена
И на заросшей буквами, истлевшей грамоте
Напишут кровью имена
Другим поверит суровый грохот
В полях изрезанных траншей,
Вновь услыхать один их вздох хоть
И шёпот топота зарытых здесь людей…
Осенний ветер тугими струнами
Качал деревья в печальном вальсе:
«О, только над ними, только над юными
Сжалься, о, сжалься, сжалься».
А гимн шрапнели в неба раны,
Взрывая искры кровавой пены,
Дыханью хмурому седого океана
О пленник святой Елены,
Теням, восставшим неохотно
Следить за крыльями трепещущих побед,
Где ласково стелется треск пулемётный
На грохот рвущихся лет…
октябрь 1914, Москва
Зима
Боре Нерадову
Вечер заколачивает в уши праздник
Тем, кто не хотел в глаза ему взглянуть,
Потому что все души тоскующие дразнит
Протянувшийся по небу Млечный Путь,
Потому что неистово и грубо
Целый час рассказывал перед ними,
Что где-то есть необыкновенные губы
И тонкое, серебряное имя.
Дразнил и рассказывал так, что даже маленькая лужица
Уже застывшая пропищала: — Ну вот, —
У меня слеза на реснице жемчужится,
А он тащит в какой-то звёздный хоровод.
И от её писка ли, от смеха ли
Вздыбившихся улиц, несущих размеренный шаг
Звёзды на горизонте раскачались и поехали,
Натыкаясь друг на друга впотьмах.
И над чёрною бездной, где белыми нитками
Фонарей обозначенный город не съедется,
Самым чистым морозом выткано
Млечный Путь и Большая Медведица.
февраль 1915
Польше
Михаилу Кузмину
Июльское солнце печёт и нежится,
Следя за суетой тревог,
Как пыльным облаком беженцы
Катятся лентой дорог.
День разгорится и будет, будет
Жечь и пылить земную грудь,
А сейчас уходят и уходят люди
В пристально стелющейся путь.
А за ними, как праздник, в лентах и ризе
Взором ясным и кротким следишь,
Как следила шаги многих сотен дивизий
Твою колыхавших тишь.
И звенели глухо шпоры и сабли
Звон рассыпался, как кокетливый смех
Будто хрупкие пальцы, зябли
Вётлы, обступившие бег твоих рек.
Шли, и задушенный, ржавый
Лязг раскуёт железные кольца
Видишь сердце сгорело Варшавы
Горячей слезой добровольца.
Чёрной птицей год пролетел, как нагрянул,
Полями Польши дымится кровь,
Только сковано сердце в оковах тумана,
Только мукою сдвинута бровь.
Будет, будет… И где бы
Вздох сражений пронёсся, — собираются все
Под палящие взоры июльского неба
Громоздить телегами и говором шоссе.
июль 1915
Бельгии
Владиславу Ходасевичу
Словно тушью очерчены пальцы каналов,
Ночь — суконная, серая гладь без конца,
Здесь усталое сердце в тревогах устало,
Соскользнула спокойно улыбка с лица.
Чёрный город заснул безмятежной гравюрой
На страницах раскрытых и брошенных книг,
И уходят, уходят задумчиво хмуро
За таящимся мигом таящийся миг.
Спи, последняя ночь! Эти хрупкие пальцы
Так пронзительно в плечи земные вплелись,
Эти чуткие дети, минуты страдальцы
Навсегда в этот серый покой облеклись.
И для вечного сна пусть построят легенды
Как ажурные башни суровых дворцов,
И стихи заплетутся в нарядные ленты,
Зазвенят, как набор золотых бубенцов.
Но сегодня, как завтра, сражённый не болен…
Эта кровь, эти пятна не брызги же ран,
А просыпанный звон из твоих колоколен,
Как кровавые маки, в бесцветный туман.
Спи последняя ночь! И не будет двух Бельгий,
Сон колышат раскаты грохочущих битв.
Этот месяц и год! Даже в детской постельке,
Как узор, были вытканы слёзы молитв.
октябрь 1915, Москва
Сегодняшнее
Маме
Кто-то нашёптывал шелестом мук
Целый вечер об израненном сыне,
В струнах тугих и заломленных рук
Небосвод колебался, бесшумный и синий.
Октябрьских сумерек, заплаканных трауром
Слеза по седому лицу сбегала,
А на гудящих рельсах с утра «ура»
Гремело в стеклянных ушах вокзалов.
Сердце изранил растущий топот
Где-то прошедших вдали эскадронов,
И наскоро рваные раны заштопать
Чугунным лязгом хотелось вагонам.
Костлявые пальцы в кровавом пожаре вот
Вырвутся молить: помогите, спасите,
Ведь короной кровавого зарева
Повисло суровое небо событий.