Чрез миг уж ночь. Тревожный нетопырь
Кричит сове о тайнах тьмы широкой
С зубчатых стен, где грезит одиноко
Под бой часов суровый монастырь.
Не позднее 1907
В МЕЖАХ
От Влахернской до Святителей
В тёмных сводах колоколен
Заунывно-богомолен
Редкий благовест обителей.
Ржи пахучей межи спелые,
Клейкий лист берёз шумливых
Привечают сумки белые
Богомольцев молчаливых.
Как Читеи многотомные,
Их немые миллионы.
Лица строгие и тёмные,
Как раскольничьи иконы.
С медью, вырванной у голода,
Канет скорбь глухих селений
В холод выбитых ступеней,
В раку кованного золота.
Не позднее 1907
СОКОЛИНЫЙ ГЛАЗ
Я — Соколиный Глаз. Спросите гризлей смелых
И дикого коня,
Койотов злых, лисиц, оленей, грифов белых —
Все знают про меня!
Я гибок, как змея; силён, как буйвол дикий,
И зорок, как орёл.
Я — сын скалистых гор; мой праотец великий
Свой род от солнца вёл.
В моей крови горит огонь небес глубоких.
И на груди моей
Священный знак молитв и клятв своих высоких
Мне выжег чародей.
Схватили вы меня. «Постой, — мол, — нагулялся
На воле дикий зверь!
Над нашей властью ты в своих горах смеялся,
Так смейся же теперь!»
Трусы! Чем взяли вы и как меня вы взяли?
Обманом и вином!
Вы низко кланялись и в гости зазывали,
И — предали потом!
Герои! Дети лжи, обмана, рабства, лести!
Когда бы знал я вас,
Я бы сказал своим: «Они не стоят мести,
Ни наших рук, ни глаз!»
Я проклинаю вас, детёныши Вабассо!
Ваш блеск и ваш покой!
Я — Соколиный Глаз, вспоённый Арканзасом
И Красною рекой!
ВАР
Ночь. Плескает волна — за ударом удар.
Гор нахмурились резкие склоны.
Император стоит — он и бледен, и стар —
И, вздыхая глубоко, он стонет: «О, Вар!
Вар, верни мне мои легионы!»
Форум. Ропщет народ — за ударом удар,
Словно волны — проклятья и стоны.
Грозно требует мести и молод, и стар,
Все кричат: «Ты убийца, безжалостный Вар!
Вар, верни нам, отдай легионы!»
Я проснулся. В окне, как далёкий пожар,
Кровью светит луна на краю небосклона.
И я вижу ещё этот дикий кошмар,
И я сам повторяю: «Безжалостный Вар,
Вар, верни нам, отдай легионы!»
ДЕД
(поэма)[4]
А шумный ветер веет ворох
Умерших в золоте листов.
Пролог
Над домом реет тленье…
Глава первая
I.
Сидела, как всегда, в гостиной, у рояля,
Разматывала шерсть и щурила зрачки…
И прибегал из детской с ревом Валя
И подставлял для поцелуев синяки;
Визжала в комнате у фрейлены машинка,
Наматывая нитки на челнок;
И теткина краснела пелеринка,
Свалившись с кресла, сбитая в комок…
А тетка в кухне, вытянувши шею,
Привычно пробирала Пелагею; —
И прыгали заглушенно слова,
И думалось, что тетушка права…
II.
И думалось, что завтра — воскресенье…
Приедет к кофе старый ростовщик
И тетке привезет миндальное печенье,
И тетка скажет: «Вечный баловник!»
Прихлебывая кофе и макая
Табачные усы, расскажет про грабеж
Средь бела дня; потом уйдет хромая
За теткой в кабинет, и скучно разберешь
Знакомые слова, — «бланк доверитель»…
Наденет Костя с кантиками китель,
Мелькнет, уедет… тетка спросит: «А?»
«Ты, Кадя, что?» — Как что? — «Уехал Костя?» — Да! —
III.
Тоска, тоска!… Что ей до этих буден,
До этих воскресений? Все равно!
День на день также все похож и нуден,
Что было только что и что прошло давно!
Как эта шерсть! Все дело только в краске —
То синяя, то красная… Бежать!
Хоть чуточную каплю теплой ласки,
Хоть день прожить, а не года мечтать!
…Вернулась тетка, села за вязанье
И жутко-жутко этих спиц мельканье,
Как-будто сердце оплетут оне —
Больное сердце в ранках и в огне…
вернуться
4
Публикуется по прижизненному изданию: М.: Книгоиздательство «Метели». 1912 г.
Текст набран в новой орфографии; тем не менее, мы стремились донести до читателя дух печатного оригинала и времени. Поэтому сохранено написание таких слов, как «фрейлена», «мятель» и т. п., а также длинное тире (применяемое в поэме очень широко). Текст набирал Зилов А. А.