XXI.
«Но листьев тлен к нетленному подножью
Приникнет для питания корней,
И загорятся вновь по бездорожью
Извилины уверенных путей.
Прощай, на отдых белый мы уходим,
Но и в снегу и под корою льда
Тебя, шумя задумчиво, проводим
И будем ждать, когда придешь сюда…
Расскажем по весне вздыхающим березам,
Куда унес к ним падавшие слезы,
И что не позабудешь никогда
Весной под ними вмятого следа».
Глава третья
I.
Русь темная!… Бывают на закатте
Виденья странные. Я помню: шел в лесу
И заблудился, кажется… В раскате
Лесного шума слушал я одну
Томительную песенку — скрипела
Осина старая: покорно, без конца,
И стон свой дотянуть, опомнившись, не смела,
И выпрямлялась, старчески дрожа,
Но снова наклонялась и стонала,
Как будто безучастно и устало
Разсказывала горе давних лет,
Ему ж сочувствия не надобно и нет.
II.
Скакали векши маленькие, дятлы,
Трещали пестрые и ржавые дрозды;
Рябин взъерошенных свисали низко патлы;
Как будто из земли, прищуренно грибы
Выглядывали сквозь гнилые листья;
Лишайная, болотная земля,
По ней вьюна раскиданные кисти,
Кукушкин лен и корневищ змея…
Сырые сумерки, как в мертвенном подвале;
Березки в паутине, как в вуали —
Еще подростки тонкие, но мох
К их желтеньким стволам уже присох.
III.
Я долго шел, и линолеум темный
Облипшей листьями тоскующей земли
Казался мнe тропой обманчиво-укромной
К дороге там, на просеке — вдали;
Но отклонял поникшие, как руки,
Больные ветви, обходил кусты
И различал уже дороги близкой звуки -
Но снова лес, скрипят-поют стволы…
И вдруг — обрыв, вдруг — заредели ели,
И капли на ветвях заискрившись зардели,
И радостно сбежал я на откос,
Гдe папоротник на красных срывах рос.
IV.
Горел меж двух холмов, над балкою глубокой,
Великолепно-пламенный закат,
Как будто глетчер огненно-широкий —
Мгновенье — превратится в водопад
И хлынет в балке огненною лавой,
И врежет буйно грани берегов,
И ляжет розовыми гребнями кроваво,
Вдали и черен и суров…
И церковки над тихими холмами,
С пролетами и в них колоколами,
Уж темной кровью жутко налились
И поплыли в огне в мечтательную высь.
V.
А в балке овцы блеяли, коровы
Звенели бубенцами, и пастух
Грустил жалейкой. Сумраком лиловым
Тянулся вечер; вздрогнул и потух
Осокорь; переплескивалась тени
Все гуще, медленней; уж сошники плугов
Не различались; быстрые ступени
Охватывала мгла размахами кругов,
И только церкви все еще сквозились
Кровавым светом, все еще не слились
С тускневшим теменем остынувших холмов,
И пел в них реющих канон колоколов.
VI.
Русь темная!… С тобой отождествленный,
Мне памятен мой сказочный закат.
Как будто ты была и балкой полусонной,
И мирным ревом и блеяньем стад,
И жалобной жалейкой, и холмами,
И белыми церквами по холмам,
И ты звонила их колоколами,
И ты плыла в них тихо к небесам,
И ты ждала кровавого потока
На нивы мирные зловеще и жестоко,
И оттого, что ты ждала, закат
Так мощен был, так гневом был чреват!
VII.
Быть может, ждешь ты каждого заката,
И каждый раз ему не одолеть
Долины червленеющего злата,
И листьев вечера, кровоточащих медь.
В них вечно мгла таится пауками,
И паутин невидимую ткань
Она мрачит мгновенными крылами
И мечет заколдованную грань.
Но, верою сильна, ты ждешь от века
Своей судьбы; рождая человека
В своей томительной холодной глубине,
Ему нашептываешь: «Верь, отдайся мне!»