И такими этажами по двору идет вещанье,
что Володька взял и синькой отравился наконец.
Ох вы, клены, клены, клены вдоль дороги!
Вы напомнили мне небыль или быль.
А дорога всегда от Бога,
от людей - пыль.
Но конечно санитары очень ловкие ребята,
и Володьку откачали, и мамаше дали спирт,
а Володькин бывший папа не хотел идти в солдаты,
он начальник был огромный, или просто делал вид.
Он приехал на машине, но к Володькиной мамаше
не зашел в четыре метра, где безумный коллектив,
находился в изумленьи от трагедии вчерашней,
и сказал: - Отдайте Вовку, если Вовка будет жив.
Ох ты время, время, время нашей жизни,
превращаешься ты в память и печаль,
возвращаешься в тоске и укоризне.
Ах, как жаль.
Но не хочет воскрешенный покидать четыре метра,
ядовитого папашу и любимых корешей.
Говорит через окошко тише примуса и ветра:
- Уезжайте, бывший папа, здесь темно и много вшей.
А однажды у соседа, что живет в саду тесовом
и содержит сад огромный, где ранетки и морковь,
он и Женька драли репу и забор сломали новый,
и цепная псина Нера искусала Женьку в кровь.
Ах, папаня и маманя дорогие!
Как жестоки наши юные года!
Все сначала бы - мы были бы другими.
Никогда!
Участковый дядя Вася к ним пришел, сказал, что вора
он отправит по этапу и бумажку дал на штраф.
Воевал он с батей рядом - стало ясно в разговоре,
он забрал свою бумажку, хоть и знал, что был неправ.
И с тех пор, как этот Вовка избежал тюрьмы и смерти,
он живет вполне толково. Я писал ему, и он
мне ответил, и напомнил его адрес на конверте
наше сказочное детство, старый двор, как дивный сон.
Ох вы, травы, травы, травы золотые!
Ох ты, тихая, проточная вода!
Не печалься - мы остались молодые
навсегда.
Он в начальники не вышел и детей своих не бросил
и живет с женой хорошей, только вредной и больной,
а отец пропил протез и с костылем вторую осень
отдыхает в Кисловодске, гордый сыном и страной.
- Приезжай, - мне пишет Вовка. - Встретим мы тебя по-царски,
мама сделает пельмени и окрошку с огурцом.
Выслал я тебе рыбешки и твоим мальчишкам цацки.
Понял я, что не удастся, и поплакал над письмом.
Помнишь неба светло синюю кастрюлю,
и чаинки черных ласточек на дне.
Я годами ту картину караулю.
Не везет мне.
МОЖЕТ ГДЕ-ТО
Может где-то в больших городищах,
Мы об этом не думаем вовсе,
Там девчонку себе отыщешь,
Даже если не вышел ты ростом.
Даже если ты трус и не рыцарь,
И нежна на ладонях кожа,
Даже если не пробовал бриться,
Все же пару найти не сложно.
Но а здесь, здесь тайга, глубинка
И не едут девчонки к нам.
Есть одна, повариха Зинка,
Да и то она чья-то жена.
И скучает она по мужу,
Пересаливает супы.
А из нас ей никто не нужен,
Для нее мы чуть-чуть грубы.
Да и нам ничего не нужно
От ее красоты-простоты,
Был бы завтрак, обед и ужин.
Мы несем из тайги цветы.
МОЛЧАТЬ МОЛЧАТЬ - ВОТ ВЫСШЕЕ ИСКУССТВО
Молчать, молчать - вот высшее искусство,
невысказанность переполнит нас.
И вот однажды мысль или чувство
вдруг выплеснется миру напоказ.
И в них молчаний наших многогранность,
переизбыток опыта и сил,
внезапная раздумчивая странность,
которую не ведая носил.
И то, что может быть другим явленьем
принадлежать должно по пустякам,
сливается в одно без сожаленья,
и истина мерцает по строкам.
И вновь молчать до новых вдохновений,
чтоб на мгновение возник в нас гений.
МОНОЛОГ
Детство мое, да оставь ты меня,
Не до седин же мне быть мальчишкой...
В детстве я книжки на хлеб менял,
Теперь на жизнь променял все книжки.
А жизнь, словно девушка, хороша!
От слепящего солнца белей молока
Надо мной пусть плывут и плывут облака
Пусть леса и озера летят в никуда.
И сверкают внизу города, города.
А в неоновом зареве разных столиц
Лишь один человек с миллионами лиц.
Он огромен, он весь устремился вперед,
Только знает ли сам он куда он идет?
Я только писал бы туда, где мой дом
И на перронах любого пути,
Не оставлял бы в слезах мадонн
С младенцами теплыми на груди.
Я только касался бы талых губ,
Чем были бы женщины поражены,
Но я и без этого не однолюб.
Жизнь и свобода - две лучших жены!
От слепящего солнца белей молока
Надо мной пусть плывут и плывут облака
Пусть леса и озера летят в никуда.
И сверкают внизу города, города.
А в неоновом зареве разных столиц
Лишь один человек с миллионами лиц.
Он огромен, он весь устремился вперед,
Только знает ли сам он куда он идет?
Ну что ж, опять мечты, мечты...
Только повымерли нынче маги.
Эмблема века - меч и цветы,
Меч дамоклов, цветы из бумаги.
Но я не верю в бумажный цветок,
Нет я не верю и в меч дамоклов.
Верю я в мастера, что смог
Сделать в окнах цветные стекла.
МОНОЛОГ ГАРРИ БЕЛЛАФОНТЕ
Ну, кто сказал, что неграм хуже?
Смотрите, зал, - кто залу нужен,
Смотрите, зал, - глаза, как раны.
Я так играл, что все в нем пьяны.
Я так рыдал, и так смеялся,
Мой голос кровью в сердцах спекался.
И пусть я негр, и пьян от боли
Кто у кого сейчас в неволе?
Мой голос мягок, как губы милой.
Упруг мой голос, как груди милой.
Мой голос может согреть полмира,
Сердца у негров уж задымились.
Заполнил зал я своей душою
И не остался в нем даже шорох
И пусть нельзя мне, куда вам можно.
Руки мне вашей коснуться страшно.
Вы поступили неосторожно,
Проникну даже я в сердце ваше.
И там останусь, и как не странно,
Отныне с вами я постоянно,
И в ваших спальнях, и в ваших женах,
И даже в детях, пусть не рожденных.
Ну, кто сказал, что неграм хуже?
Смотрите, зал, - кто залу нужен?
Смотрите, зал, - глаза что раны,
Я так играл, что все в нем пьяны.
МОРЕ ПРАВДЫ
Море Правды, Море Ясности -
Там не тонут корабли,
Там и рифы, и опасности
Издалека всем видны.
Но путь туда через моря
Надежды и Терпения,