СОРОК ДЕВЯТОЕ
Песня, в которой (поэт) сравнивает себя и свою любовь со многими вещами.
Переложение с немецкого
На мелодию «Уж совсем весна начиналась»
Что есть мои глаза? Два скорбных родника
Неиссякающих и быстрых, как река,
Чья влага солона, прозрачна и горька.
От черствости моей любимой, от огня,
Всяк день без жалости палящего меня,
Я лью потоки слез, судьбу свою кляня.
Что есть моя любовь, сей долгожданный дар?
Безумье, адский огнь, невыносимый жар,
Сжирающий меня, как гибельный пожар!
Сей пламень дьявольский, что никому не зрим,
Сжигает грудь мою, горит неугасим
В моей душе, и я — бессилен перед ним.
Что сердце? Сердце днесь изранено насквозь
Любовью, коей здесь ответа не нашлось,
Зане немало мук принять ему пришлось.
Что есть моя душа в сем океане зла?
Нещадный огнь любви спалил ее дотла.
Все, что осталось мне ~ лишь пепел да зола.
И нет исхода мне! Судьба моя страшна!
Отныне только та спасти меня вольна,
В чьи руки отдал я всю жизнь свою сполна.
Но видно, что мечта несбыточна сия!
Безжалостна со мной прелестница моя —
Лишь муки тяжкие претерпеваю я.
Лишь муки тяжкие!.. За то, что я влюблен
В нее без памяти, я ныне награжден
Одним страданием, а нежности лишен...
Проснувшись у ручья в огне любви, как есть,
Я на венгерский все решился перевесть,
Чтоб милой Юлии в подарок преподнесть.
ПЯТИДЕСЯТОЕ
(Поэт) сравнивает Юлию с любовью, начиная это сравнение с похвалы Юлии
На мелодию «Лишь тоска и горе»
О, Юлия, просты мои слова: лишь ты
любовь до днесь и мука.
О, Юлия, не жаль, что я познал печаль
и радость — всё наука!
Ты, Юлия, одна мне Богом суждена —
жизнь будет в том порука!
Я слышу глас речей владычицы моей —
рекла сама любовь!
Взгляд бросит мне вдогон — и сразу дух смущён —
тот взгляд — сама любовь!
Ты безмятежно спишь — я воздыхаю лишь —
почиет так любовь!
Она — как свет в окне, лекарством стала мне,
звездою путеводной;
Не жду иных услад, она — тенистый сад,
больной душе угодный.
Люблю! И одному утехи ни к чему,
мир без неё бесплодный.
Когда она поёт, смеётся, ест и пьёт,
сбирает вкруг подруг,
Ступает, ждёт письма, я знаю: к нам сама
любовь нисходит вдруг.
И заключу вконец: с колчаном сорванец
ей первым стал из слуг.
О, кто сыскал в раю божественну мою,
чей лик свежее роз?
Ужель с Олимпа взят прелестницы наряд? —
у всех в устах вопрос.
А если вдруг в ночи златятся нам лучи —
то блеск её волос.
Вот в танце пролетя, резвяся и шутя,
свой стан не колыхая,
Она скользит вперёд — так лодочку несёт
течение Дуная.
Как произнесть вослед, что ей соперниц нет,
достойных слов не зная?
Взмахнуть довольно ей лишь юбкою своей —
вновь чувства млеют: верь!
Но участь дурака мне больше не сладка,
и горько мне теперь,
Когда я сознаю, сколь много в жизнь мою
мук входит и потерь.
Да! Мой удел таков, хотя утешных слов
у мудрецов хватает.
В аду есть грешник. Он к страданью осуждён,
и коршун прилетает,
Чтоб сердце расклевать ему. Оно ж опять
назавтра закрывает!
Я так с ума сойду, страдаю, как в аду
от боли и тоски.
Все муки тут как тут и коршуном клюют,
рвут сердце на куски.
Но шлёт она привет — от ран пропал и след,
хоть раны глубоки.
Довольно. Отблеск царств не стоит всех мытарств,
что в жизни мне дороже?
Любовь сладка, мила, добра и весела,
и милостива тоже.
А Юлия всегда жестока, зла, горда.
Они, увы, несхожи!
ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВОЕ
(Поэт) описывает, как Юлия заполучила стрелы и лук Купидона и стала пользоваться ими, и в конце обращается с мольбой к Юлии
На мелодию песни «Сам я думал»
Юлии весной в тишине лесной
как-то повстречался
Грозный Купидон, был он разъярен
и уже собрался
В Юлию стрелять, но глаза поднял
и залюбовался
Дивной красотой, чистой, неземной,
ясным взглядом смелым,
Ведь сама любовь с нескольких шагов
на него смотрела,
Выронил из рук сын Венеры лук
и тугие стрелы.