Выбрать главу
Беспокоен стал, разум потерял, нет от страсти средства, Не спасет его даже волшебство, никуда не деться, Бедный Купидон, испугался он и предался бегству.
Юлия тогда чуть подождала, до земли склонилась, Легкий лук взяла, стрелы подняла и в колчан сложила, И приобрела над сердцами власть небывалой силы.
Враг ты ей иль друг, причинят недуг стрелы Купидона. Многих наповал взгляд ее сражал, гордый, непреклонный. Но сильнее всех я страдал, навек в Юлию влюбленный.
Ближе всех я ей, огнь ее очей каждый час со мною. Сколько видел грез, сколько пролил слез я порой ночною! На душе тоска, сердце, как река, истекает кровью.
Многим дарит свет, ласку и привет если пожелает, А иным лишь грусть безответных чувств, коль охладевает. Мучаюсь и я, но любовь моя все ж не угасает.
Как печаль забыть, как мне исцелить ноющие раны? Что от чувства ждать, сколь еще страдать в муках постоянных? Неужель всегда будет холодна та, что мне желанна?
Все, кто влюблены, ночью видят сны о своих любимых, Там цветет мечта, правит красота, беды мчатся мимо, Там, пускай на миг, отдых есть для них, горечью томимых.
Я ж в полубреду, словно тень, бреду ночью прочь из дома И стою тайком под твоим окном в тишине укромной, По тебе грущу, в полутьме ищу облик твой знакомый.
Но терзаюсь зря: вновь встает заря в одеянье светлом, Вновь пишу стихи о своей любви, мрачной, безответной, Ты молчишь в ответ, провожая вслед взглядом неприветным.
В чем я грешен был, чем я заслужил неприязнь такую? Если знаешь ты, как нежны мечты, как душа тоскует, Светлый ангел мой, будь добра со мной, каждый миг молю я.
(Д. Анисимова)

ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРОЕ

Песня, в которой (поэт) бранит Амура, обещавшего, но так и не отдавшего ему Юлию

На мелодию «Уже совсем весна начиналась»
Зачем в деяниях твоих такой разлад, Коварный недруг мой, дающий невпопад Мне, горемычному, то мед, то горький яд?!
Коль нет отрады мне по милости твоей, Хоть смерть мгновенную послал бы мне скорей, Не раздувал бы зря пожар в душе моей.
Выходит, солгала твоя драгая мать, Когда сулила мне покой и благодать, Выходит, что и ты — прохвост ни дать да взять.
Зачем жестоко так меня ты обманул? Отнюдь не сбылся твой божественный посул — Блаженства чудный зрак мне лишь на миг блеснул.
Дитя лукавое, то по твоей вине Моя избранница так холодна ко мне, А я в любви своей сгораю, как в огне.
Коль факелом не смог зажечь ее вблизи, Хоть издали стрелой ей сердце занози! Не будь столь жесткосерд! Зажги ее, пронзи!
Весьма попреками такими уязвлен, Так отвечал тогда крылатый Купидон: О жалкий человек, оставь свой наглый тон!
Блаженства не стяжать страданиям в обход! Тем паче, мать моя — запомни наперед — Задаром милости свои не раздает!
Плоды возможно ли — размысли — обрести, Доколе дерево не кончило цвести? Терпенье нужно нам во всем, как ни крути.
Но черствость в Юлии отнюдь не на века! Любовь в душе ее взойдет наверняка. Поверь, грядущая судьба твоя сладка!
О, если это так, я все стерпеть готов: И бремя немочей, и тяжкий гнет оков, Лишь бы любовь ее стяжать в конце концов.
(Д. Веденяпин)

ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЕ

(Поэт) сравнивает Юлию с семью планетами[75]

Sibi canit et musis[76]

Ha мелодию песни «Лишь тоска и горе»
На небе семь планет, которым равных нет — семь главных звезд прекрасных, Сулит их мягкий свет спасение от бед, удача им подвластна. Но в Юлии одной, как в небе в час ночной, все семь я вижу ясно.
Как белая луна в сиянии нежна молочно-серебристом, Так Юлия бела, воздушна и мила, белей снегов искристых; Отрадно отмечать Меркурия печать в речах ее цветистых.
Как Солнце дарит свет измученной земле, в ней силы пробуждая, Так Юлия меня, улыбкою даря, от грусти исцеляет, Спасает от невзгод, надежде жизнь дает, печали прогоняет.
Марс, красная звезда, могуч и тверд всегда, непобедим врагами, Так Юлия сильна и вооружена прекрасными очами, Мгновенно в плен берет, и больно в сердце бьет, как острыми клинками.
вернуться

75

В число семи планет, в соответствии с тогдашними представлениями, входили Солнце и Луна.

вернуться

76

Рассказывает себе и музам (лат.).