ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМОЕ
Frustra omnibus rationibus incendendae Juliae tentatis ardentissima precatione eam in sui amorem alicere conatur variis ad persuadendum exemplis allatis[77]
На ту же мелодию
Как без тебя прожить — и меда не вкусить? —
ведь ты — душа поэта.
Не внемлешь ни мольбам, ни письмам, ни стихам —
зачем пишу про это!?
К чему мой дивный слог? — Взамен — ни пары строк,
ни вести, ни привета!
Прекрасно знаешь ты всю боль моей тщеты,
все скорби, все сомненья.
Но все следишь за мной с улыбкой ледяной! —
и ради развлеченья
Ты мне страдать велишь, потом со смехом зришь
поэтовы мученья!
Приятно ль наблюдать, что витязь стал страдать,
рыдать, как на погосте?
Как бочка меда — яд, слова твои таят
коварство сладкой злости.
Ты лаской усыпишь — но грустью напоишь,
и яд проникнет в кости!
Вот сокол, в небе мчась, за лебедем стремясь,
вершит охоту птичью.
Под облаком летит — и лебедя когтит,
бросаясь на добычу.
Но кликнут удальца — и на руку ловца
садится он по кличу.
Заботясь о броне, любую сталь в огне
согнет кузнец бывалый.
Рассыплются во прах у времени в руках
алмазные кристаллы.
Мне слышать довелось, что частый дождь насквозь
проточит мрамор алый.
Как сокол, ты паришь. Тебя не приручишь —
напрасны упованья.
А дух твой закален — и не смягчится он
от моего пыланья.
Ты мрамору под стать, но не смогли достать
тебя мои рыданья!
Я кровь свою пролить согласен, чтоб добыть
тебя, алмаз бесценный!
Чтоб сбросить бремя мук, на подвиг, милый друг,
готов твой витязь пленный.
Но втуне песнь и плач! Хоть пламень мой горяч, —
не нужен раб смиренный!
Побойся Бога! Вновь откликнись на любовь,
уйми свой нрав коварный!
Страдальцем брось играть. — Бог может покарать
твой дух неблагодарный!
О, сжалься! Призови — иль сразу оборви
мой долгий сон кошмарный!
От Бога — облик твой, и над моей судьбой
твой взор царит небесный!
Зачем же столько зла ты сердцу принесла,
о, ангел мой прелестный!
Блаженству научи, и боль мою смягчи!
Спаси от черной бездны!
Грешно красой сиять, — раба же осмеять,
как некий враг жестокий, —
Прими от вышних сфер и жалости пример,
и милости уроки —
Величье сохрани — страдальца не гони
в пустынный край далекий!
Твой лик, светлей светил, мне разум окрылил —
летит стихотворенье!
От чуда красоты пылаешь, сердце, ты,
рождая песнопенье! —
И я постиг, мой друг, что от горнила мук
спасает вдохновенье.
ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЕ
Videns Juliam nec oratione nec ratione in sui amorem inflammari posse, questubus miser coelum, terras et maria implet, pollicens indignabundus se nullum carmen Juliae gratia deinceps cantaturum[78]
На ту же мелодию
О, храм небесных сил, величие светил,
сиянье синей сферы!
Земля — как вешний сад, цветочный аромат
дарящая без меры!
Великий океан, где всплыл Левиафан,
пугающий галеры!
В рыданьях среди гор бродил я до сих пор,
но толку нет, поверьте,
Скитаться, словно тать, как дикий барс, плутать
в метельной круговерти,
Клянуть, во мгле влачась, колючки, снег и грязь,
страдать до самой смерти!
В краю медвежьих гор, во тьме звериных нор
чего ищу, блуждая?
Какой награды жду, когда в слезах бреду
в безлюдных дебрях края?
Напрасно мучусь я — везде любовь моя
горит, не угасая.
Я тешился в лесах охотой, ловлей птах —
не знал, куда мне деться!
Молил тебя, судьба, чтоб ловля и пальба
смягчили пламень сердца.
Но сам я в западне: огонь сумел во мне
лишь ярче разгореться.
Беседу с ней веду, когда один бреду
ущельем, рощей, чащей.
Везде чудесный вид — лишь Юлия сквозит
в душе моей кипящей.
Куда ни глянь — видна очам она одна,
с ее красой летящей.
Сей лик горит во мне, в сердечной глубине
по воле Купидона.
Алмазный идеал он в сердце начертал
давно, во время оно.
Но мне велит и впредь на дивный лик смотреть,
терзаться исступленно.
Прелестнице иной, что бегает за мной,
скажу, что все напрасно.
Для Юлии венец готовил сам творец
премудро, беспристрастно.
На свете лишь она гармонии полна,
воистину прекрасна.
вернуться
77
После того, как поэт пытался различными способами разжечь сердце Юлии, он стремится страстной мольбой растопить ее равнодушие, приводя разные примеры, которые должны ее убедить
вернуться
78
Видя, что в сердце Юлии невозможно разжечь любовь ни речами, ни разумными доводами, (поэт) наполняет жалобами небеса, землю, море и клянется страшной клятвой, что отныне не станет воспевать Юлию ни единой стихотворной строкой