Стал от горьких дум хмур я и угрюм,
словно дождь осенний,
В холодах тревог, словно ветвь, иссох,
нет душе спасенья.
Что мне бренный мир, ярких красок пир,
радостью богатый,
Не пьянят давно танцы и вино
и не манит злато.
Умер я? Живу? Словно наяву
страшный сон мне снится,
Тяжек каждый шаг, грешная душа
в край родной стремится.
Милая земля, горы и поля,
реки и долины.
Сидя у ручья, наслаждался я
пеньем соловьиным.
Божья благодать, светлая звезда
пусть для вас сияет,
Пусть вовек меня милая моя
ждет, не забывает.
На мелодию песни Лукреции
Безумная тоска царит в душе моей,
и жизнь мне нестерпима.
Надежда, что меня питала до сих пор,
ушла невозвратимо.
Я Господу молюсь с тревогой на душе —
я милым не любима.
Обидно слушать мне слова моих подруг
о радостях желанных.
Чуть вспомню о тебе — в плену моя душа,
в тенетах окаянных,
И сердце бедное все мечется в груди
от жалоб непрестанных.
Распространи свой свет, о солнце ясных дней,
свети мне, луч далекий.
Ты радость, ты любовь, ты красота моя,
тебе я шлю упреки.
Яви твой дивный лик в мой беспросветный мрак,
утешь меня, жестокий.
Быть рядом я хочу. О, жажда быть с тобой
день ото дня сильнее.
Но исполненья нет желанью моему,
и слезы льются злее.
Чем больше светлых дней дарила мне любовь,
тем без любви больнее.
Ах, отдохну ли я от горя и от мук,
найду ли снисхожденье?
Один лишь ты мне врач — погибну, если ты
не дашь мне исцеленья.
Великий грех забыть, что я любви ищу —
не отвергай моленья.
Любимый, страшно мне! Не будь со мной жесток
и не смотри сердито.
Совсем ты не таков: к чему суровый нрав,
когда нежны ланиты?
Чем провинилась я, что щедрые дары
лишь для меня закрыты?
Ах, милый, надо мной ты волен до конца,
мной до конца владеешь.
Ты видишь, я твоя покорная раба,
казни меня, коль смеешь.
Не думай никогда, что мучаешь меня —
ты и казня лелеешь.
Что ж! Если на меня унылость ты нагнал,
то дашь и утешенье.
Как ни прикажешь ты, увидишь — быть тому
по твоему решенью.
Ты душу гнешь, как гнет умелый садовод
некрепкое растенье.
А я как деревце — бросай меня в костер,
пока я зеленею:
Как свежая листва, я влагой изойду,
как уголь почернею.
Так в муках и огне палима я тобой,
любовь к тебе лелея.
Конечно, ты слыхал: за морем есть гора,
что Этною зовется.
Из кратера ее убийственный огонь
порою ввысь несется,
И погасить его ни бурям, ни дождям
вовек не удается.
Поверь мне, я горю любовию к тебе,
как лава в жаркой страсти,
Не могут погасить любви ни грусть, ни боль,
ни беды, ни напасти.
Измучь меня, убей, но победить любовь
ты не имеешь власти.
Расстанусь с болью я, должно быть, лишь когда
светила все затмятся,
Вспять реки потекут, вершины снежных гор
в провалы обратятся.
Чего мне ждать еще? Ведь ни любовь моя,
ни боль не прекратятся.
Обиден для меня печали полный взор,
будь снова весел, милый.
Пусть твой прекрасный взор, что жизнь мою гасил,
в нее вдыхает силы.
Ты знаешь, всем тебе пожертвовала я,
что дорого мне было.
Что мне еще сказать? Любимый, вовсе я
сердить тебя не в силах.
Как знать? Быть может, слух твой замкнут на слова
речей моих постылых?
Но я твоя раба, покуда крови ток
не истощится в жилах.
Ты — цвет моих надежд. К тебе устремлены
любовь моя и вера.
Зачем? Не знаю я. Но только день и ночь
к тебе стремлюсь без меры.
Одним тобой живу, и время без тебя
томительно и серо.
И знай, что за тебя я день и ночь молю
Владыку мирозданья.
Ведь я — твоя раба. Как имя — спросишь ты
направившей посланье?
Ты сам его узнай по светлым пятнам слез,
возвестникам страданья.
ПЯТНАДЦАТОЕ
Ad apes[23]
вернуться
22
Акростих: СНАК BORBALAERT (для Борбалы Чак). Переводчик изменил акростих таким образом: БОРБАЛА ЧАК ПРОЧТИ.