ПЯТНАДЦАТОЕ
Ad apes[23]
На мотив польской песни «Bys ty wiedziala»[24]
По саду давеча гулял я и набрел
На юношу, что клял судьбины произвол
Под монотонное гуденье диких пчел.
Душой смятенною он прозревал сквозь мрак
Своей возлюбленной прекрасноликий зрак.
И вот юнец запел, и начал песню так:
«Грущу недаром я и искренне вполне,
Как о путях любви задумаюсь — зане
Моя избранница убийцей стала мне.
За службу верную признанья я не знал,
На чувство пылкое — не встречный страсти шквал,
Лишь слово доброе я изредка слыхал.
О, жесткосердая, чем, кроме маеты,
Ты даришь мнящего тебя венцом мечты?!
Иль тайным недругом меня считаешь ты?»
Тут, обратив глаза, исполненные слез
На пчел, кружащихся над чашечками роз,
Несчастный юноша такую песнь вознес:
«О, пчелы глупые, к чему весь этот гам?
Чего вы ищете, порхая по цветам?
Коль меда алчете, то он совсем не там!
К моей возлюбленной направьте свой полет,
К устам, пылающим, как вишни спелый плод —
Вот где обрящете сладчайший в мире мед.
Но мед сбираючи, смирите вашу прыть.
Страшитесь невзначай любовью уязвить
Уста прекрасные — век будете платить!
Поймите, глупые, как жала есть у вас,
Так сила чудная есть у прекрасных глаз,
Вельми немалая и страшная подчас.
Любовь в очах ее, как молния, грозна!
То воскресение, то смерть несет она,
То бьется радость в ней, а то тоска одна.
Внемлите, кто из вас пребудет несмирен,
Месть необорную изведает взамен,
Любовной мукою невольно взятый в плен.
Случится с таковым ужасная беда.
Покой в душе его истает без следа,
И в правду слов моих поверите тогда!»
На мотив песни «Vir monachus in mense Maio»[27]
Случилось так, что некою весной
Влюбился я и, потеряв покой,
Терзался, как больной.
Всечасно я метался, как в бреду,
С единой думой сделавшись в ладу:
Как превозмочь беду?
И вот однажды, пролежав без сна
Всю ночь, покуда сделалась видна
Небес голубизна,
В надежде боль сердечную унять
И грусть-тоску докучную прогнать
Отправился гулять.
И, мнится, я немало прошагал,
Когда передо мной поток предстал,
Прозрачный, как кристалл.
По берегам, куда ни кинешь взор,
Раскинулись фиалковый ковер
И розовый шатер;
И тут же, чуть поодаль от ручья
Рос кипарис, в листве своей тая,
Счастливца-соловья.
И воссиял покой в душе моей,
И я прилег в тени густых ветвей.
Где щелкал соловей;
И вот напевом дивным ублажен
И долгою прогулкой утомлен,
Я погрузился в сон.
И та, что всех дороже, та, кого
Я обожаю более всего,
Во сне, как божество,
Как будто бы явилась мне светла
И голосом, исполненным тепла,
С улыбкою рекла:
«Наверно, милый, мне самой судьбой
Назначено в союзе жить с тобой,
Утих сомнений рой.
Я вижу, что ты искренен вполне,
Когда, горя в молитвенном огне,
Ты молишь обо мне
Всевышнего — и всю себя, как есть
Свою любовь, и молодость, и честь
Тебе хочу принесть.
Как видишь, совершая выбор свой,
Я доверялась не молве кривой,
А лишь себе самой.
Женой введешь меня в свой отчий дом,
А за любовь, за нашу жизнь вдвоем,
Прошу лишь об одном:
Чтоб ты любви своей не изменил,
Чтоб тот огонь, что нас соединил,
Вовеки не остыл!
О, Утешитель плачущих сердец,
Всемилостивый и Благой Творец,
Сподоби наконец
И впрямь увидеть ту, кого зову,
И сладкую беседу такову
Услышать наяву.
СЕМНАДЦАТОЕ
Песня, в которой (поэт) объясняет, почему он еще жив, хотя душа его улетела от него к возлюбленной
На мелодию «Господь пожалеет»
Намедни милая со мною так ласкалась,
Что на устах у ней моя душа осталась.
Потом — спасенья нет —
И сердце ей вослед
На поиски умчалось,
Чтоб после, прилетев к возлюбленной невесте
И сердце увидав в таком чудесном месте,
От зависти сгореть,
Возревновать и впредь
Остаться с нею вместе.
вернуться
25
Тема стихотворения подсказана, скорее всего, каким-нибудь немецким или итальянским стихотворением, родившимся из вагантской песни.