Выбрать главу
Допустим, что дикарь, издав победный клич, Скальпировал врага, подбитого как дичь, И, человечины дымящейся отведав, Пред прусским королем, главой всех людоедов, Простерся ниц; его я оправдать готов: У них один закон — закон глухих лесов. Когда же человек, в котором воплощенье Мы видим истинно гуманного правленья, Который озарен сиянием лучей Америки — страны прославленной своей, На брюхе ползает пред скипетром державным, Пятная Новый Свет деянием бесславным; Великий свой народ постыдно предает И Франции в лицо бессовестно плюет; Когда он делает народ свой сопричастным Победам мерзостным и торжествам ужасным; Когда — убийцам друг и честным людям враг — Он втаптывает в грязь свободы гордый флаг; Когда Америку он делает блудницей; Когда она, склонясь пред гнусной колесницей, Целует сапоги злодея-короля, — То содрогается от ужаса земля! Встревожены в гробах борцов великих тени: Костюшко гонит рой чудовищных видений; Волнуется Спартак, и стонет Джефферсон; Линкольн сегодня вновь злодейски умерщвлен!
Америка! К твоей я совести взываю! Я тяжко оскорблен. Я плачу, я рыдаю… Я слишком горячо любил тебя всегда. Светила миру ты, как юная звезда, — Нет, не одна звезда, а целое созвездье! Поруган звездный флаг! Он требует возмездья! Когда-то Вашингтон пустил коня в галоп, И где он проскакал, там искр блестящих сноп Взметнулся до небес; на знамя искры пали, И вот — тринадцать звезд над миром засверкали! Теперь, увы, их свет почти совсем померк… Проклятье же тому, кто вероломно вверг Народ Америки в пучину дел позорных И знамя превратил в созвездье пятен черных!

ПУШКЕ «ВИКТОР ГЮГО»

Внимай. Придет пора — твое услышу слово. Орудие! Гроза! Боев герой суровый! Дракон неистовый, чей раскаленный рот Однажды пламенем и грохотом рванет! Громада грузная, отлитая из молний, — Слепую смерть пошли и строгий долг исполни: Мой город охрани. Вот мой завет тебе! В братоубийственной безмолвствуя борьбе, С родного рубежа — рычи! Вчера из горна Ты вышло, гордое, сверкая непокорно. «Красавец!» — женщины тебе шептали вслед. Тевтоны под стеной. Из блеска их побед Ползет позор. Париж, великий брат свободы, Князьям грозит призвать в свидетели народы. Нам предстоит борьба. Приди, мой сын! Припав Друг к другу, мы с тобой в один сольемся сплав, Мы обменяемся с тобою, мститель черный: Мне в сердце бронзу дай, влей в медь мой дух упорный!
Он близок — день: с валов твоя раздастся речь. В зарядном ящике уже лежит картечь. Гремя по мостовой за восьмерной упряжкой, Меж радостной толпы, ты повлечешься тяжко Среди разрушенных домишек бедноты — Занять почетный пост, где высятся форты, Где, саблю сжав, Париж встречает натиск вражий. Там непреклонно стой на неусыпной страже! И так как я всегда, насколько было сил, Прощал, и снисходил, и кротостью лечил; И между буйных толп, — бродя ль в изгнанье сиро, На форум ли придя, — я сеял зерна мира Под вечный спор людской, средь гула и тревог; И цель великую, что дал нам кроткий бог, Я всем указывал, смеясь или печалясь; И мне, мечтателю, кто ведал скорбь, казались Единство — библией, евангельем — любовь, — Ты, страшный тезка мой, лей беспощадно кровь! Ведь перед ликом зла любовь должна стать злобой: Не может светлый дух склониться пред утробой, Не может Франция стать варварству рабой; Величье родины — вот идеал святой! Теперь он стал, наш долг, столь ясным и великим — Быть непреклонными пред ураганом диким И охранить Париж — и всю Европу с ним — Своею твердостью и мужеством своим! Ведь если Пруссия избегнет должной кары, На все прекрасное падут ее удары: На братство, равенство, надежду и прогресс; Кто Францию громит, тот гонит свет с небес И тигру отдает народ на растерзанье! И надо возвести, во тьме заслышав ржанье Аттилиных коней, несущих смерть и плен, Вокруг души — кольцо несокрушимых стен! Так Рим, чтоб мир спасти, стоящий под ударом, Быть должен божеством, Париж — титаном ярым!
Вот почему, строфой лазурной рождены И лирой встречены, орудия должны Направить на врага зияющие глотки; Вот почему поэт, задумчивый и кроткий, Творить зловещее из блеска принужден; Пред злобой королей, лакеев бездны, он, Желая мир спасти от наступленья ада, Узнал, что не мечтать сейчас, а драться надо, Сказал: борись, рази, разбей, громи, гори! — И создал молнию из трепета зари!

ФОРТЫ

Как свора верных псов, наш город сторожат Могучие форты: ведь мог же гнусный гад Порою доползать до самых стен Парижа! Хитер опасный враг; его орда все ближе. Их девятнадцать здесь, на кручах, на холмах; Тревожно ждут они, врагу внушая страх, И, чтоб не удались коварные затеи, Всю ночь вытягивая бронзовые шеи, Бессонно стерегут людей, объятых сном, И в легких бронзовых клокочет смертный гром. По временам холмы внезапно в тьму густую Бросают молнии — одну, потом другую. И снова ночь, — но вот почуяли они Угрозу в тишине, в покое — западни. Напрасно кружит враг, — он лишь теряет время; Они же — бдительны и сдержат вражье племя Орудий, рыщущих вдали, сквозь плотный мрак. Париж — могильный склеп, темница, бивуак, Средь мира темного безмерно одинокий, Стоит, как часовой, покуда сон глубокий Его не свалит с ног. Покой объемлет всех — Мужчин, детей и жен. Стихают плач и смех, Стихают площади, мосты, колеса, топот И сотни сотен крыш, откуда сонный шепот Исходит — голоса надежды, что твердит О вере, голода, который говорит О смерти. Смолкло все. О, сны! О, души спящих! Тишь, забытье… Но их не усыпить, грозящих. И вот внезапно ты очнулся… Страх и дрожь… Прислушался едва дыша — и узнаешь Густой, глубокий гул, как будто стонут горы; Селенья вздрогнули, внимает мрачный город, И вот на первый гром ответствует второй — Безжалостный в своей угрюмости, глухой, И новые во тьме раскаты возникают, И громы тяжкие друг друга окликают. Форты! В густых зыбях полночной темноты Отчетливы для них зловещие черты: Они заметили орудий очертанья, Заметили в лесу, чье мертвое молчанье Нарушил птиц ночных встревоженный полет, Передвижение чужих полков и рот, Огни в кустарниках — как волчьи злые очи…
Вы славно лаете, форты, во мраке ночи!

20 ноября 1870