Выбрать главу
Скончался тот, кто лишь вчера был властелин. Колокола гудят, им пушки громом вторят; Все звуки медные друг с другом в небе спорят. И ветер шелестит: «Склонитесь! Он почил! Он, тот, кто властвовал, кто правил, полный сил, Он, говоривший «Мы!» — помазанник священный! Избранник божий! Тень создателя вселенной! Теперь он в небесах, превыше всех владык! Велик он в жизни был, и в смерти он велик!»
И толпами народ сбегается в печали; Рядами факелы вдоль улиц запылали. Вот траурный кортеж: гвардейцы впереди; За эскадронами — горнисты; посреди Роскошный катафалк, убранством ослепляя, Над всеми высится, в сиянье утопая; Блистает и плывет огромный мавзолей, По ветру расплескав султаны лошадей, Курений аромат, знамена развитые, И складки пурпура, и кисти золотые. Вся слава смертного — приманка для глупцов — На дрогах предстает: вот царственный покров, Венец со скипетром и шпага; гроб и тело. Столицу скорбную, что ныне овдовела, Окрестные поля, селенья — все собой Заполнил топот ног и барабанный бой.
Теперь послушайте. О, помысел ужасный! Меж тем как шепчут все: «Вот он! Державный! Властный! Кому служил сам бог, к нему склоняя слух», — Вселился, может быть, он, темный, мрачный дух, В одну из лошадей упряжки погребальной, Влекущей в ночь и мглу сей поезд триумфальный.
Он вспомнить силится: «Где я?» — тоской знобим; Он чует позади свой труп, влекомый им; Он видит свой дворец; он узнает лакея, Который говорит ему: «Пошел живее!» Воскликнуть хочет он: «Взгляните — это я!» Но челюсть стянута узлом небытия. И между тем как он, в чудовищном обличье, Свой Лувр и свой Версаль минует, в их величье, Свой Эскурьял, свой Кремль иль свой Виндзор, с гербом — Зубчатой башнею, иль царственным орлом, Иль белой лилией, — его возница хлещет Во имя падали бичом, а он трепещет.
Презренный, заключен в коне он ломовом, Всем, что есть вечного, всем, что казнится в нем, Впряженный в то, чему с природой должно слиться; Бессмертный, тащит он свой тлен на колеснице. О ужас! В день, когда сияет в небесах Блеск имени его, а вензель на стенах Сверкает золотом, надменный, величавый; Когда торжественно над солнцем этой славы Аббатство Сен-Дени, как черный саркофаг, Простерло траурный, суровый полумрак, Где свечи теплятся, горят паникадила, Как будто на земле небесные светила Ночь скорбная зажгла для этих похорон; Когда склоняется пред гробом строй знамен И новый Боссюэ, в пылу хвалы усердной, О мертвом говорит, что, правый, милосердный, Он славен и велик, как мир великий сам, — Душа, под свист кнута, отвозит плоть к червям.

"Итак, мой юный друг, вы не поклонник прозы? "

Итак, мой юный друг, вы не поклонник прозы? Вы любите стихов властительные грезы. Что ж, предпочтем стихи. Пускай. Хотя едва ль Не больше, чем Корнель, искусству дал Паскаль. Стихи божественно вещают о высоком, Мыслитель может стать в поэзии пророком. Но проза Тацита, Вольтера иногда И человечнее и менее горда, Не столь возвышенна, но и не так сурова; И если стих — Глагол, то проза — это Слово.

АПРЕЛЬСКИЙ ВЕЧЕР

Тот вечер первых дней апреля И ты и я В своих сердцах запечатлели, Любовь моя!
Мы шли с тобою по столице Порою той, Когда на город ночь ложится, А с ней покой.
И в этот светлый, строгий, чистый Вечерний час Все было тайною лучистой Полно для нас.
Все — звезды окон, лик Венеры На небесах И гордый блеск любви и веры В твоих глазах.
В старинном и глухом квартале Навстречу нам Две призрачные башни встали Над Нотр-Дам.
Хотя над Сеной облаками Клубилась мгла, Сверкали волны под мостами, Как зеркала.
Ползя по отмели, блестела Вода реки, Как сонный уж, влачащий тело Сквозь тростники.
Вдоль берегов прохожих тени В тиши ночной Мелькали, словно сновидений Неясный рой.
И я сказал: «Благословенны И свет и звук. Творец гармонию вселенной Разлил вокруг.
Лучи зари, огонь заката И утро вновь… И сердце радостью объято, Моя любовь!
Пускай вечерний мрак сгустился, И небосвод, Как крышка гроба, опустился На мир с высот!
Пускай Париж, забвеньем пьяный, Охвачен сном, И плотным саваном туманы Лежат на нем!
Пускай сейчас, когда печально Угаснул день, И как из урны погребальной Струится тень,
И ночь покровом плоть и волю Спешит обвить, — Живых во тьме от мертвых боле Не отличить!
Пускай весь мир окован властным Безмолвьем сна, Но ты со мной — и солнцем ясным Душа полна!»
Как этот миг, о дорогая, Прекрасен был! Рукой твою ладонь сжимая, Я говорил,
А ты в молчании внимала Моим словам И сердце сердцу отвечало, Глаза — глазам.
Ты под ресницами таила Слезу порой. Потом и ты заговорила Вослед за мной,
Как эхо эху в древнем храме Дает ответ, Как стриж взмывает над лугами Другому вслед.
Сказала ты: «Люблю и страстью Своей горда!» И ярко озарило счастье Меня тогда.
Часы блаженные летели… Любовь моя, Ты помнишь эту ночь в апреле, Как помню я?
***
Но, отдаваясь разговору И власти грез, Которыми томишься в пору Любви и роз,
Мы вдруг увидели, что в волны Из синих туч Луна бросает ласки полный И светлый луч.
И, как чело в часы покоя, Чиста, ясна, Глядит на счастие людское С небес она.
Сказала ты: «Во тьме мирьяды Светил блестят! Все чувства, помыслы и взгляды К творцу летят.
Ничто не пропадает тщетно: Огонь и прах, Порыв отваги беззаветной И крылий взмах,
Веселый щебет в роще темной Со всех сторон, Задумчивый и грустно-томный Сердечный стон,
Мечтания души влюбленной И пыл страстей — Природа все хранит в бездонной Груди своей.