Без тени боли тающих вдали?
Что шелест яблонь этим берегам,
На что им слив тончайший аромат?
К чему, увы, здесь краски наших дней,
Послеполуденный дремотный шелк
И наших пресных лютен перебор!
Смерть -- таинство и матерь красоты,
В чьем знойном лоне различаем мы
Земных, бессонных наших матерей.
VII
Проворный, буйный хоровод людей
Начнет напев в восторге летних зорь,
Их шалый гимн светилу этих дней.
Не богу их, но как бы божеству
Меж них нагому, праотцу живых.
Напевом рая будет их напев,
Из крови, возвращенной небесам.
И в их напев начнут вплетать свои
Рябь озера, зерцало божества,
Деревья-серафимы и холмы,
Чей хор не молкнет до исхода дня.
Поймут они небесное родство
Подвластных смерти душ и летних зорь.
Изобличит, откуда и куда
Они идут, роса на их ступнях.
VIII
И слышен ей среди беззвучных вод
Звенящий глас: 'Тот палестинский склеп --
Не духов притаившихся врата,
Там Иисус в могиле погребен'.
Нас ввергли в древний солнечный хаос,
Старинный навык смены ночи днем,
В забвенье нежилого островка,
Среди безбрежных, безысходных вод.
В горах олени бродят, и о нас
Звенит кругом перепелиный свист;
Неслышно зреют ягоды в лесу;
И в одиночестве небесных недр
Под вечер чертят стаи голубей
Неясные зигзаги, уходя
Вниз, в темень, на раскинутых крылах.
Перевод Алексея Цветкова
ДОМИНАЦИЯ ЧЕРНЫХ ТОНОВ
В полночь, у камина,
Отблески цветные,
Цвета осени и палых листьев,
Улетали во тьму
И возвращались,
Словно листья,
Кружимые ветром.
Но тяжелые тени черных пиний
Наступали.
И во тьме раздался крик павлиний.
Радужные перья
Тех павлинов –
Точно сонм листвы,
Кружимый ветром,
Тени их скользили –
Словно стая птиц слетела с пиний –
По стене огромной.
И я вновь услышал крик павлиний.
Был ли этот вызов ночи
Или палым листьям,
Уносимым ветром, –
Листьям зыбким,
Как огонь в камине,
Зыбким, словно хвост павлиний,
Мечущийся в гуле
Пламени и ветра?
Были ли это вызов ветру?
Или грозным теням черных пиний?
Из окна я видел
Скопище ночное
Звезд, кружимых ветром,
Словно листья,
Видел, как шагала тьма ночная
Цвета черных островерхих пиний.
Страшно стало.
И во тьме раздался крик павлиний.
Перевод Григория Кружкова
СЛУЧАЙ С БАНКОЙ
Я банку водрузил на холм
В прекрасном штате Теннесси,
И стал округой дикий край
Вокруг ее оси.
Взлохмаченная глухомань
К ней, как на брюхе, подползла.
Она брала не красотой,
А только круглотой брала.
Не заключая ничего
В себе – ни птицы, ни куста,
Она царила надо всем,
Что было в штате Теннесси.
Перевод Григория Кружкова
ЧЕЛОВЕК СO СЛАБЫМИ ГОЛОСОВЫМИ СВЯЗКАМИ
Мне все равно, какое время года,
На стеклах – плесень лета иль зимы,
Я онемел в стенах своей тюрьмы,
Здесь вечно та же скука, без исхода.
Пусть ветер – вестник пекла или стуж –
Колотит в ставни спящих метрополий,
Пророчествуя им о сельской воле –
Он не нарушит спячки этих душ.
О язва повседневности... Быть может,
Когда б зиме-сиделке удалось
Сбить жар ее, охолодив насквозь –
До самой ледяной последней дрожи,
Я б тоже мог, сомненья одолев,
Ногтями соскребать со стекол плесень,
Чтоб время одарить охапкой песен.
Но сменит ли оно на милость гнев?
Перевод Григория Кружкова
ЖЕЛАНИЕ ПРЕДАТЬСЯ ЛЮБВИ В ПАГОДЕ
В числе своих внутренних я, Одиссей,
Отметь запоздалого бунтаря,
Поднимающего мятеж на борту,
Как всегда, в самый неподходящий момент.
В зыбких сумерках утренних, перед зарей,
Когда звездное стадо почти разбрелось,
Мнится, будто с вершины он видит вдали,
Как девица взбирается ввысь по горе.
Перевод Григория Кружкова
О СУЩЕМ И ВЕЩЕМ
Пальма на самом краю сознанья,
Там, где кончается мысль, возносит
В воздух – свои узоры из бронзы.
Птица с золотым опереньем
Поет на пальме песню без смысла
Песню без смысла и без выраженья.
Чтобы мы знали: не от рассудка
Зависит счастье или несчастье.
Птица поет. Перья сияют.
Пальма стоит на краю пространства.